Борис
Шрифт:
Опять молчание. Хворостинский прерывает его первым:
–Обиделась?
Белла молчит. Андрей поправляет рукав рубашки:
–Помялась,…
Молчание.
–Ну вот, чего ты влезла? Сдался тебе этот голубь? Сколько мы мышей замучили, беленьких и няшных, и ничего! А тут, – живой, видишь ли…
Белла резко поворачивается, и муж не узнает жены, столько жара во взгляде:
–Не смей его трогать! – говорит глухо, с придыханием и твердо как гранит.
Хворостинский задыхается, щурится и чеканя каждую букву произносит фразу, что впоследствии, для Беллы станет поводом к совершению непоправимого:
–Ты, девочка, вероятно забыла, кто ты, и откуда? И что полномочия
Белла пунцовая, вдавливает педаль газа с такой силой, что визжат ремни, и автомобиль резко срывается с места, оставляя позади себя облако пыли, жаркий галдящий двор, и спугнув голубей с дороги. И сизых голубей, и белых, и рябых, и даже черных. Но не настолько. Черных как вороны нет.
А вечером, когда пыл уже угас, и наступило что-то вроде перемирия, когда Белла, в быту закрутилась и подзабылся ей тот голубь, когда высказывание мужа и обида на его резкость притупилась, Хворостинский решил взглянуть на лабораторию в режиме реальной съемки.
Конец ознакомительного фрагмента.