Борисоглеб
Шрифт:
Глеб стал переводить.
– Ну так и есть. Он будет заключать контракты, грести деньги, а вам платить гроши. Вы будете его рабами. Крепостными!.. Теперь таких прохиндеев развелось – знаете, сколько? Америка стонет. Гоните и этого, и всех поддельных американцев! Имейте дело только с солидными фирмами.
Иван Павлович впервые показался Глебу умным и знающим.
А Борис, хотя и оставался в душе приверженцем мистера Лива, возразить ничего не мог.
– Странно, а я и не знала, что Иван Павлович интересуется спортом, – задумчиво сказала мама. – Вид у него совсем
Мистер Лив больше не появился. Наверное, понимал, что после рекламы, которую ему устроил «Советский спорт», он может действовать только с первой попытки.
И все-таки новые горизонты он открыл!
Близнецы и сами в последнее время робко задумывались, что могут кому-то показаться, выступить по телевидению. Но мало ли о чем они мечтают!.. Визит мистера Лива доказал, что они могут многих заинтересовать. Что они действительно сидят на деньгах. Мистер Лив перелетел океан, чтобы их ограбить. Но значит, дело того стоило! Значит, есть что грабить! А ведь они до сих пор считали, что взять с них нечего.
Раз уж уродились они несчастными уродами, надо обратить само это несчастье себе на пользу!
– Давай сами на себя напишем сценарий! – вдохновенно объявил Борис.
– И сами пошлем в Голливуд, без агентов и посредников, – тотчас согласился Глеб.
И это был тоже новый горизонт – самим написать сценарий! Не стать марионетками в руках режиссеров и продюсеров – всех, кто вертит судьбами в мире экранов и иллюзий.
Самим написать сценарий. О чем?
О себе, разумеется.
То есть, не о себе, а о сиамских близнецах – других, мечтаемых. О себе им писать нечего: в их жизни ничего не происходит, они сидят неподвижно в своей комнате, дошли уже до тоски зеленой. Единственное событие – ночью с Мышкой, но об этом они в сценарии не напишут. О Мышке не напишут. Но напишут о любви. О чем же еще.
Они стали лучше относиться друг к другу. Почти не ссорились. И даже не спорили – обсуждали сюжет.
Появилась цель, к которой они могли идти только вместе. Брат для брата был теперь не только обузой, не только громадной одушевленной опухолью – они теперь были нужны друг другу, должны были беречь друг друга, как певец бережет свой голос, а скрипач даже не драгоценную скрипку – пальцы. В конце концов, и певец, и скрипач, и танцовщик жертвуют многими удовольствиями, чтобы сохранять форму, лелеять талант. Вот и они, как теперь оказалось, всю жизнь приносили жертвы своему необычному таланту. Не то что необычному – единственному в своем роде!
Борис и Глеб все время пребывали теперь в легкой эйфории. Даже прошлая их жизнь осветилась новым светом, наполнилась глубоким смыслом. А уж будущее сулило сплошные триумфы – путешествия, доллары, славу.
А пока они не спорили – обсуждали сюжет.
– Я влюбляюсь в одних близнечих, блондинок, а ты в других, черненьких, – проталкивал свою идею Глеб. Ну и никто не уступает.
– Но они же не сиамочки, они могут и по отдельности. Ты женишься на блондинке, я – на брюнетке.
– Нет, они согласны каждые только вдвоем. А что одна останется?
– Ну влюбляемся в разных. А какие приключения?
– Мои блондиночки решают нас похитить и увезти. А твои черненькие гонятся.
Дело двигалось.
– Но надо же не просто снимать любовь и погоню, надо нашу специфику, – спохватывался Борис.
– Специфики сколько хочешь! Ты дергаешь в одну сторону, я – в другую. Или не можем вдвоем пройти в вертящуюся дверь.
– А под конец – целуемся! Не только с близнечихами, но и друг с другом, – осенило Бориса.
– Целоваться, пожалуй, не получится, – возразил Глеб.
Повернул голову, попытался дотянуться и подтвердил:
– Не получится.
А ведь действительно: они никогда в жизни не целовались. До сих пор они об этом не задумывались: нужды не было целоваться.
Они близки друг с другом как никто на свете, но им не поцеловаться. Не дотянуться. Головы их сидят на крепких шеях как на торчащих рядом бетонных тумбах, и не сойтись им, не придвинуться. Но ведь и двум куполам двуглавого собора – не сойтись… Когда ночью голые они спешат дупелиться, то складываются резко, и с тех пор как растолстели, сталкиваются своими круглыми мягкими животами – и как бы целуются пупками. Но этого они в кино снимать не будут. А губами – нет, не поцеловаться.
Они – единственные исполнители в своем будущем фильме, конкурентов у них не существует во всем свете, поэтому они точно знают, что смогут их герои, а чего – нет.
Они писали для себя – в гораздо более широком значении. Сценарий – это еще и способ воплотить мечту, пережить то, что не случится, скорей всего, в реальной их жизни. Даже в самой счастливой жизни. В кино им организуют и бешеные погони, и поцелуи самых красивых близнечих, и все, что они соизволят вообразить…
– Имена надо придумать, – сказал Борис. – Потому что хотя и мы, но не мы.
– Какие-нибудь парные, похожие, не как у нас: Алексей и Александр, Юлий и Юрий.
– Алексей и Александр, – мечтательно выговорил Борис. – Лешка и Сашка.
С именами они придумали хорошо. Отделились. Теперь уж точно: они – и не они. Мало ли что сделают Алексей и Александр, что придумают. Борис и Глеб за них не отвечают.
Теперь осталось переписать набело.
Нет, не только переписать – перевести. Нельзя же посылать в Голливуд сценарий на русском. Попадет в руки к какому-нибудь эмигранту, двойнику мистера Лива… Переводить они взялись сами – не платить же переводчику. А если язык получится немного корявый, в Голливуде поправят. Там на этот случай полно штатных редакторов, сценаристов.
– Нам ведь и диалоги свои придется разыгрывать по-английски, – озабоченно сказал Борис. – А у нас, наверное, произношение ни к черту.
– Ничего, поставят нам произношение, – отмахнулся Глеб. – Или озвучат актерами.
Снова и снова они сознавали свою исключительность. Вместо Бельмондо может сняться Жан Маре, а их заменить некем. Так что придется с ними носиться, приставить к ним всяких редакторов, менеджеров, секретарей, шоферов…
Мышке они сообщили великую новость только после того, как закончили перевод.