Бородавки святого Джона

Бачинская Инна Юрьевна

– Давно?

– Дней пять, – осторожно ответил Андрей. Дурные предчувствия шевельнулись в сердце.

– А ты не мог бы подъехать ко мне?

– К тебе? – удивился Андрей. – Что-нибудь случилось?

Село, где обитал Глеб, находилось примерно в ста километрах от города по шоссе, а потом еще километров тридцать-сорок в глубь по старой выщербленной тракторами и телегами дороге.

– Ничего особенного, – отвечал Глеб. – Пока сухо, а то потом зарядят дожди, и от нас до лета не выберешься. Посидим, покалякаем, устроим себе роскошь общения перед долгими зимними сумерками. Как смотришь?

«А

что, – подумал Андрей, – почему бы нет?»

Он представил себе, как они сидят на веранде Глебова дома и неспешно разговаривают. Осенний воздух пронзительно чист, свеж и холоден. Пахнет сухой травой и палыми листьями – запах, будоражащий неясные воспоминания о прошлом, о детстве… О чем-то очень далеком, лежащем на дне колодца памяти. Они пойдут бродить по берегу реки. Зайдут далеко вдоль играющей Донки. Вокруг ни души. Белое, едва теплое солнце отражается в синей речной воде…

– На выходные, – сказал он.

– Хорошо бы сейчас, – ответил Глеб.

– Сейчас? К чему такая спешка?

– Андрей, это важно. Я жду тебя сегодня. Если ты выедешь прямо сейчас, то часа через два будешь у развилки на Дымари. Там я встречу тебя, а то заблудишься к чертовой матери.

– Глеб…

– Я жду тебя через два часа, Андрей.

– Что-то случилось?

– Поговорим, когда приедешь. – И сигналы отбоя.

Андрей недоуменно уставился на телефонную трубку. Что-то случилось. Он не узнавал голос Глеба. Тон был чужим. Что-то произошло. Он положил трубку. Ему пришло в голову, что Глеб – единственный человек, которому он мог бы довериться. Неясная мысль о том, чтобы рассказать ему о Лерке, как хилый росток проклевывалась в сознании. Почему бы и нет… Он собрался позвонить Михасю, сообщить, что они едут к Глебу Юричу, но передумал. Что-то такое звучало в тоне и словах Глеба, что предполагало, что он, Андрей, приедет один. Что он должен приехать один. Тайны мадридского двора, подумал он. Так говорил отец. Фраза эта всегда раздражала Андрея банальностью и претенциозностью. А возможно, дело было в неприятии отца…

Через два с половиной часа он подъезжал к развилке на Дымари – деревеньку, превратившуюся в дачный поселок для не очень богатых людей. Земля здесь не самая плохая, при уходе можно выращивать картошку, огурцы и помидоры. Желательно, правда, иметь неработающих родственников, живущих тут с ранней весны до глубокой осени. В реке Донке водилась рыба, до леса с земляникой и грибами было рукой подать. Дымари оказались последним форпостом культуры и цивилизации. При продвижении в глубь страны пустели села, зарастали сорными травами земли, дичали, сбиваясь в стаи, собаки, помнившие лучшие времена. Все устремлялось в город, где легче прокормиться.

Потрепанный «Москвич» Глеба он увидел издали. А затем увидел и хозяина. Глеб сидел на обочине, подставив лицо неяркому и едва теплому октябрьскому солнцу. Андрей выбрался из машины, и они обнялись.

– Заскучал? – спросил Андрей, всматриваясь в Глеба.

Тот зарос рыжеватой бородой до самых глаз, как бирюк, глаза пронзительной голубизны светились на обветренном лице. Похудел, постарел, пожалуй. Что-то аскетичное проступило в лице Глеба за те несколько месяцев, что они не виделись.

– При моей жизни не заскучаешь, – отвечал он. – Рад тебя видеть. Ты как?

– Нормально. Что у

тебя?

– Потихоньку. Ничего нового. Двинем, пожалуй? Сейчас сухо, благодать. Даст бог, до зимы простоит погода. До снега. Зима, говорят, будет холодная, что по теперешним временам редкость. По коням, Андрюша!

До Лесного – села, где обитал Глеб, – они добрались минут за сорок. Въехали во двор. Громадный пес, ньюфаундленд нечистых кровей, радостно лая, бросился к ним. С веранды, спрыгивая со ступеньки на ступеньку, спешили две таксы.

– Цезарь, славный пес, – басил Глеб, лаская собаку. – Умница, хороший мальчик. Поздоровайся, это Андрей. Ты помнишь его?

Цезарь метнулся к гостю, виляя хвостом, ткнулся носом ему в колено и вернулся к хозяину. Затявкали фарфоровыми голосами таксы, требуя внимания. Они задирали к Глебу гладкие длинноухие морды с большими влажными глазами брюлловских красавиц. Он потрепал обеих по спинкам.

«С ними не заскучаешь», – с завистью подумал Андрей.

– Голоден? – спросил Глеб.

– Да нет, не очень.

– Давай подзаправимся, – предложил Глеб. Фраза получилась незаконченной, что уловило чуткое ухо Андрея. Подзаправиться… перед чем?

– Ты знаешь, Андрюха, тут у нас история приключилась… – начал Глеб, когда они устроились за столом на веранде. – Трагичная, и при всей своей трагичности, нелепая. Недалеко отсюда, километрах в двадцати – крупная узловая станция, там поезда дальнего следования проходят. Я тут слегка загулял, устроил себе каникулы, уехал к деду Топарю отдышаться и рыбу половить. Устал я, Андрюха. Старею, видать. Не было меня четыре дня, на хозяйстве оставалась фельдшерица Лариса, толковая, разумная женщина. Возвращаюсь – а у нас чепэ. В понедельник привезли женщину без сознания. Обходчик подобрал в посадках у самого железнодорожного полотна и привез. Говорит, скорее всего, с поезда сбросили. Сильно разбилась. Удивительно, как вообще жива осталась.

Множественные ушибы тела, порезы, царапины, вывих правого плечевого сустава. Сколько она пролежала там, трудно сказать. Обычно в таких случаях положено вызывать полицию, но Лариса не вызвала. Все местные привыкли, что на станции всегда полно криминала и жриц любви. Вот за такую жрицу любви Лариса и приняла эту несчастную и решила, что беспокоиться нечего. Оклемается – и пусть идет себе на все четыре стороны, руки-ноги целы, слава богу.

Пришла она в себя только вчера, увидел я ее сегодня утром. Ни документов, ни одежды, только легкое платье, испачканное и рваное, вид тот еще… Лариса постригла девицу, как смогла, чтобы обработать раны на голове, неглубокие, к счастью.

– Нужен спонсор? – догадался Андрей.

– Деньги не помешали бы… Хочешь взглянуть?

– Взглянуть? Я тебе верю. Деньги подкину. И всего-то?

– Я думаю, тебе стоит взглянуть на нее, Андрюша. Пошли.

И они отправились в больницу. Глеб решительно шагал впереди, недоумевающий Андрей, слегка отстав, сзади, собаки – то впереди, то сзади, то с боков. Они обнюхивали каждый куст и столб, гонялись за курами, останавливались перекинуться брехом со знакомыми деревенскими собаками. До больницы было с километр примерно, напрямик, через луг, и, когда они вошли в пахнущий карболкой мрачноватый коридор, начинало уже темнеть. Собаки остались на крыльце.