Бородинское побоище в 3D. «Непобедимые»
Шрифт:
«В шесть часов вечера сражение повсюду было решено в нашу пользу, так как русские оставили поле сражения после многократных попыток вновь перейти в наступление».
Формально — да. Если русские оставили все свои позиции на поле сражения, значит, они проиграли. Но Наполеон, думавший одним ударом закончить войну, в этом сражении убедился, что разбить русскую армию у него не получилось. Ему стало очевидно, что вместо долгожданного отдыха его армии теперь предстоит ужасная, не обещающая ничего хорошего борьба, а при малейшей неудаче — гибель.
До этого в генеральных сражениях он всегда кончал дело прямой
Император Наполеон:
«Из всех моих сражений самое ужасное то, которое я дал под Москвой. Французы в нем показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми… Из пятидесяти сражений, мною данных, в битве под Москвой выказано французами наиболее доблести и одержан наименьший успех».
Генерал Филипп-Поль де Сегюр:
«Он видел поле битвы, и оно говорило красноречивее, чем люди! Эта победа, к которой так стремились и которая была куплена такой дорогой ценой, осталась неполной!»
Генерал Арман де Коленкур:
«Ночью было явно заметно, что неприятель начал отступление: армии был отдан приказ двигаться следом за ним. Назавтра днем можно было обнаружить уже только казаков и притом лишь в двух лье от поля битвы. Неприятель унес подавляющее большинство своих раненых, и нам достались только <…> 12 орудий редута, взятого моим несчастным братом, и три или четыре других, взятых при первых атаках.
С утра император объехал все поле сражения. Он приказал заботливо подобрать и перенести на перевязочные пункты всех раненых, как французов, так и русских. Никогда еще земля не была в такой мере усеяна трупами. На возвышенности за деревней, которая находилась в центре атаки, земля была покрыта трупами солдат Литовского и Измайловского гвардейских полков, на которые обрушился удар нашей артиллерии. Император тщательно обследовал все уголки поля сражения, позиции каждого корпуса, передвижения всех корпусов и те затруднения, которые им приходилось преодолевать. Он приказал подробно доложить ему обо всем, что происходило».
Далеко не все в его армии были в восторге от итогов сражения.
Полковник Луи-Франсуа Лежён:
«Мы были недовольны; суждения наши были суровы».
Генерал Филипп-Поль де Сегюр:
«Французские солдаты не обманывались. Они изумлялись тому, что так много врагов было перебито, так много было раненых и так мало пленных! Не было даже восьмисот! А только по числу пленных судили о победе. Убитые же доказывали скорее мужество побежденных, нежели победу. Если остальные могли отступить в таком порядке, гордые и не упавшие духом, то какая польза была в том, что поле битвы осталось в наших руках? В такой обширной стране, как эта, может ли не хватить русским земли, чтобы сражаться?»
Генерал Э. Ф. Сен-При:
«Сам неприятель был так мало уверен в победе, что нашел возможным приписать ее себе только на следующий день, заметив, что мы очистили позицию, оставив на
Да, это была наполеоновская победа, но какая-то неполная…
Поручик артиллерии И. Т. Радожицкий:
«Таким образом кончилась знаменитая битва 26-го августа. Неприятели овладели всеми нашими редутами на левом фланге и по левую сторону большой дороги; они сдвинули нас с позиции только на одном фланге и заняли третью часть ее; посему они выиграли не более как вполовину. Победа их не была победою; русские не были разбиты, приведены в замешательство, нигде не бежали. Наши силы еще оставались сосредоточенными от села Горки по Семеновскому оврагу до Старой Смоленской дороги и стояли во всей готовности отражать дальнейшие покушения неприятелей. Они первые замолчали, посему первые признались в своем изнеможении <…> Наполеон позволил нам отступить к Можайску без всякого со своей стороны преследования; посему видно было, что он точно обломал зубы и, казалось, был доволен тем, что ему уступили поле сражения для удостоверения в несмешной потере, которую понесли его войска, особенно кавалерия, ибо лучшие полки кирасиров и драгунов были истреблены. Эта потеря осталась невозвратною: здесь-то впервые сокрушились грозные силы завоевателя Европы».
Генерал Филипп-Поль де Сегюр:
«Император тщетно старался создать себе какую-нибудь успокоительную иллюзию, заставляя пересчитывать оставшихся пленных и поднять несколько свалившихся пушек. От семисот до восьмисот пленных да около двадцати разбитых пушек — вот были единственные трофеи этой неполной победы!»
Сражение это по праву вошло в историю, и оно оставило больше вопросов, чем дало ответов.
Офицер штаба 1-го кавалерийского корпуса Карл фон Клаузевиц:
«Мы никогда не могли понять, почему люди так жадно добивались какого-либо объяснения Бородинского сражения. Одни недоумевали, почему Кутузов отошел, раз он был победителем, другие — почему Наполеон не разгромил полностью русских».
Отступление русской армии
27 августа (8 сентября) 1812 года, в шесть часов утра, русская армия снялась с позиций и начала отступление.
Адъютант генерала Дессэ Феликс Жиро де л’Эн:
«Генерал Кутузов мог спокойно отступить, увозя с собой все орудия, экипажи и походные госпитали, оставляя только убитых и тех из раненых, которые пали на занятой нами территории, отбитой у него».
Генерал А. П. Ермолов:
«Армия наша провела ночь на поле сражения и с началом дня отступила за Можайск».
Многие в русской армии были крайне недовольны приказом отступать.
Генерал М. Б. Барклай-де-Толли:
«В полночь я получил предписание, по коему обеим армиям следовало отступать за Можайск. Я намеревался ехать к князю, дабы упросить его к перемене сего повеления, но меня уведомили, что генерал Дохтуров уже выступил. Итак, мне осталось только повиноваться с сердцем, стесненным горестью».