Бородуля
Шрифт:
— И не дать России дождя?
— Да! Ни одной капли дождя!
— И вызвать в ней засуху?
— Да! Засуху, голод и мор!
— Браво! Браво! Ура! Подавайте сюда Бородулю!
— Но, — замялся Цыганеску, — изобретение еще не доведено до конца. Изобретатель — простой украинский крестьянин, лишенный каких бы то ни было средств. Для окончания работы ему необходимо…
— Сколько? Сколько?
Цыганеску замялся…
Но тут встал председатель Клана и с достоинством заявил, что для борьбы с благосостоянием Советской России его Клан не остановится
— Ура! — закричали все. — Да здравствует Кэй-Кэй-Кэй!
Это было год тому назад. Теперь даже самому недогадливому из наших читателей ясно, каким образом Бородуля очутился в России и какова была ужасная миссия, возложенная на него нумизматами.
Суд идет
Все это оказалось до мельчайших подробностей известно т. Лейтесу.
Лейтес с самого начала разгадал, что Бородуля — слепое орудие в руках у врагов революции.
Улики, собранные т. Лейтесом, были неотразимы и грозны. Бородуля даже не пытался оправдываться. Он вообще был раздавлен: на допросах только плакал, как маленький, и, утирая глаза кулаком, бессвязно лепетал что-то жалкое.
Нечего и говорить, что весь город стремился попасть в зал суда. Толпа запрудила набережную.
Ненависть к Бородуле в последнее время дошла до невероятных пределов.
— Что его, собаку, судить! — злобно кричали в толпе. — Головою в Фонтанку — и кончено!
Хорошо, что часовые повели его задворками. Иначе не миновать бы ему самосуда!
Зато Ян Шельмовский был введен в зал суда по-парадному. Он гордо выступал среди конвойных, словно король среди свиты и, благосклонно взирая на толпу любопытных, разглаживал свои бакенбарды.
Суд тянулся долго: две недели.
В течение всего этого времени Бородуля, бледный, несчастный, взлохмаченный, сидел на скамье подсудимых, не смея поднять глаз на толпу, осматривавшую его с отвращением.
— Чует, что за такие дела не похвалят! — говорили в толпе.
И действительно, чуть только заговорил прокурор, все поняли, что Бородуле не будет пощады.
Прокурор задыхался от гнева.
— Много я видел бесчеловечных злодеев, — пронзительно выкрикнул он. — Они подкалывали ножами родных матерей, они взрывали динамитом поезда, наполненные мирными жителями, но такого изверга, как Иван Бородуля, я еще никогда не видел и, надеюсь, никогда не увижу!
— Верно! Верно! — подхватила толпа.
— Страшно подумать, — продолжал прокурор, — что было бы с нами и с нашей страной, если бы осуществились преступные замыслы этого ученого изверга. Выжженные нивы и пастбища!.. Иссохшие женские груди, не дающие ни капли молока умирающим от голода младенцам!.. Околевшие свиньи, коровы и лошади!.. Холера, сыпняк, поедание человеческих трупов… Вот чего добивался этот «великий ученый», вот зачем приехал он в родную страну!
— Верно! Верно! — закричала толпа.
Не виновен!
Но вскоре выяснилось, что Бородуля не виновен ни в чем. Правда, он прибыл на родину с самыми ужасными замыслами, но
— Не в тюрьму мы должны сажать Бородулю! — воскликнул защищающий его правозаступник. — Мы должны низко поклониться ему от лица всех трудящихся и поблагодарить его за верную службу, просить, чтобы он передал в руки советских крестьян всю свою власть над стихиями.
Погода — земледельцу!
Бородуля — наш! Бородуля — с нами! Нам, нам передал он свою дивную власть над тучами, туманами, ветрами и волнами!
Радуйтесь, крестьяне Советской земли! Научная организация погоды даст вам такой урожай, о каком вы никогда и не мечтали.
Раскрывайте же пошире закрома и амбары! Побольше заготовляйте мешков для зерна! Хватит ли у вас сеялок? Хватит ли тракторов? Стройте, стройте новые мельницы! Потому что уже в ближайшее лето бородулизация погоды даст вам миллионы пудов ржи, ячменя и пшеницы.
И какое счастье для вас, что вы — крестьяне Советской земли!
Если бы Бородуля отдал свое изобретение в руки какого-нибудь другого правительства, его изобретение стало бы новым орудием для эксплуатации трудящихся. Им завладела бы небольшая кучка биржевых аферистов и стала бы для своих коммерческих выгод устраивать такую погоду, какая нужна в этот день той или иной капиталистической шайке.
Крупные аграрии отняли бы у малоземельных крестьян всю необходимую для урожая погоду — и тем скорее привели бы страну к разорению.
Только у нас рабоче-крестьянская власть могла грозно сказать этим темным дельцам:
— Руки прочь от погоды!
И провести в жизнь великие лозунги.
— Погода — земледельцу!
— Разверстка погоды должна быть предоставлена пахарю!
Недовольные
Да, пахарю, и больше никому!
Ибо лишь тогда процветает государство, когда в нем распоряжаться погодой будут крестьяне — и только они.
Вначале это было усвоено далеко не всеми советскими гражданами.
К Бородуле то и дело являлись какие-то хитроумные люди и сладким шепотом искушали его отклониться от этого строгого принципа.
Не дальше как вчера к нему в его рабочий кабинет вошел какой-то чернобородый мужчина и сказал односложно:
— Трум!
— Не понимаю.
Мужчина взглянул на него с сожалением.
— Самое русское слово. Его, извините, всякий молокосос понимает.
— А что оно значит?
— Трест Уличных Мороженщиков! Трум!