Бортовой журнал 5
Шрифт:
Бортовой журнал 5
Поскольку у меня никто не купил роман «Мертвые уши», который целиком посвящен миру чиновников, на стадии замысла, я начинаю публикацию романа отдельными главами.
Вот только некоторые.
Всех генералов надо подвергнуть испытанию на детекторе лжи.
Причем девяносто восемь часов подряд.
Вопрос только один: «Родину предал?» – на что генерал неизменно отвечает: «Нет!» – а ему опять: «Родину предал!!!» – а он опять: «Нет!!!» –
Через пару часов у него начнутся бред и галлюцинации. Мама начнет идти к нему с раскрытыми объятиями и звать его в кустах по имени; а потом – мальчишечка на плацу, сжимая одной рукой автомат, зачитает присягу; а потом – серая степь до горизонта, и по ней лязг танковых гусениц; а потом – ракеты начинают взлетать с космодрома Пизсецк на манер праздничного фейерверка; а потом – консервы, много консервов, и он все время все это жрет и жрет, а по усам у него течет, течет; а потом – тишина, соловьи, дача, голоса на даче, корова, цветы, красивые, мычание; а потом – проданное врагам военное имущество; а потом– деньги, полученные за это военное имущество; а потом – должность, купленная на деньги, полученные от продажи врагам военного имущества, и эта должность в Москве; а потом – гимн Москвы: «Москва! Звонят колокола!» – а потом песня: «Дорогая моя столица!..» и «И врагу никогда не добиться!..».
Гарантирую: потом, когда бы генерал ни услышал слово «родина», он всегда ответит: «Нет!!!»
Чиновникам я бы устроил принудительное кормление мармеладом.
Берется чиновник, сажается в кресло, руки и ноги привязываются, открывается ему рот, вставляется в этот рот специальная распорка – глотать можно, а захлопывать – нет, чтоб, значит, ненароком не захлопнул, и дети из сиротского приюта кормят его мармеладом.
Они кладут ему мармелад в рот и щекочут ему поясницу, чтоб проглотил.
Так чиновник приучается к ненависти. Он ненавидит и детей, и мармелад.
И это хорошо!
Хоть какое-то чувство.
Гм! И далее я буду излагать роман «Мертвые уши», вставляя его главы между прочими повествованиями так усердно, что обнаружить их не составит труда пытливому человечеству.
Слово «руссы» или «русские» появилось совсем недавно. И нечего на Рюрика пенять. Во времена Рюрика, как и в более поздние времена, никто из тех, кого потом называли руссами, таковыми себя не считали. Они считали себя кем угодно, древлянами, например, а руссами их называли те, на кого они нападали. «Русс», или «росс» – это же прозвище. Сначала– по названию местности, из которой на Ладогу пришла эта стая с Рюриком, а потом – по цвету волос. Волосы у них были цвета лежалой соломы. Очень запоминающийся цвет, да и вид ужасный, особенно если эти волосы такой длины, что гривой на плечи спадают.
Так что «Руссы идут!» – это крики потерпевшей стороны. И татары себя поначалу татарами не считали. Татары – это же дети Тартара. Так их в Западной Европе называли.
Власть проверяет
Все без исключения состоим из чудаков. Чудаки от слова «чудной». Спрашиваем:
– Как вы отличаете, русский перед вами человек или нет?
Ответ:
– По внешности!
Нельзя судить о русскости по внешности.
Русские стали ощущать себя русскими не так давно. Этому двести, триста, пусть даже четыреста лет.
Этому не тысяча лет и не две тысячи.
Почему? Потому что тут все время что-то бурлило, варилось – лава на лаву, князь на князя, брат на брата. Победители переписывали историю.
Ее на Руси всегда переписывали, как, впрочем, и в остальных странах.
Переписывали, факты подтасовывали, и закон был «что дышло».
Но в других странах все это уже улеглось, и история там теперь есть, и закон появился – где двести, а где и семьсот лет тому назад, – а у нас это все продолжается. Еще не выстроилось, и культурный слой никак не может нарасти.
Смывает его все время чем-то.
Культурный слой должен же образоваться.
Он же должен сгрестись, слепиться. В одно место. Собраться. Как на совочек.
В нем – обряды, обычаи, песни, сказания, истории, былины.
В нем – музыка, музыкальные инструменты, одежда, оружие, орудия, еда, питье.
В нем – литература, язык, живопись, украшения, архитектура.
В нем – образование, здравоохранение, законы, власть, градостроительство и черт-те что. В нем много чего еще. И все это называется – культура, слой.
Только культура и определяет, русский перед нами или же швед.
Пушкин, «наше всё», был маленького роста и весь-весь черненький, и когда он пришел просить руки Натальи Николаевны в первый раз, то маленький мальчик, увидев его, бросился из прихожей с криками: «К нам обезьянка пришла!»
И это было сказано о Пушкине, у которого уже предки Ганнибалы истребили бы на дуэли любого, кто сказал бы им, что они не русские дворяне.
Внешность – это же как костюм, одежда. Она висит в шкафу и что-то напоминает. Одень в нее датчанина, и он какое-то время будет напоминать русского, но как только заговорит – нет, подделка, не так говорит, не так ходит, не так поворачивается, не так останавливается.
Все же от речи. А речь – от культуры. Не придумали еще ничего взамен.
Другое дело, что на сегодняшний день Министерство культуры является министерством того, чего нет.
Почему? Потому что все, что перечислено выше, находится в плачевном состоянии.
Ничего страшного.
Мало ли что у нас находится в таком же состоянии. У нас еще есть и другие министерства, и они тоже министерства «того, чего нет».
И при этом все озабочены поисками национальной идеи.
Культура – нет другой объединяющей национальной идеи. Нет. Не придумали.
И никогда не было.
Так что все без исключения – чудаки.
О чиновниках.