Бортовой журнал 6

Покровский Александр Михайлович

Ислам исламом, но если девушка в восемнадцать лет захочет выйти замуж без согласия родителей, то закон будет на ее стороне.

– Мы же с французами почти родственники. Свободу любим.

Традиционная тунисская свадьба – это семь дней объезжать всех родственников, и обойдется это в 30 тысяч долларов.

Это цена маленькой квартиры. То, что называется, в спальном районе. Так что молодые чаще всего просто регистрируются, потом вечеринка, а на деньги покупают жилье. С 1956 года у тунисцев одна жена.

– Наш президент сказал: «Хватит и одной».

– Но ислам

разрешает.

– Нет. У нас теперь по закону одна жена.

– А дети?

– Два, три ребенка в семье.

– Пособие на детей?

– Да.

И пособие есть. Пенсия – 80 процентов от последней зарплаты. Даже если зарплата была 400 динаров – пенсия 320 динаров (6400 рублей на наши деньги). Вода и электричество будет стоить для семьи 100 динаров в месяц, «коммунида» (наше ЖКХ) – 50 динаров.

Разводы редки, потому что за развод надо заплатить большие взносы, и еще надо оставить жене дом и обеспечить и ее и детей. Детей здесь не бросают. Беспризорников нет.

Бродяг тоже не видно. Старость обеспечена. Если умирает один из супругов, то второй всю оставшуюся жизнь получает и свою пенсию, и пенсию умершего супруга. Таков закон.

И еще одиноких старух обеспечивают сиделками. За государственный счет.

– Почему только старух?

– Мужчины живут тут в среднем пятьдесят шесть лет, а женщины до семидесяти шести.

– Понятно почему.

– Почему?

– Морят мужа, а потом двадцать лет получают его пенсию.

Гид смеется.

– Просто мужчины много курят. Почти все мужчины у нас курят.

Курят и от этого мрут. Похоже, это все их проблемы.

Пенсии, пособия, дороги, сиделки, старость, дети, образование, медицина, еда.

И все это без природного газа и золото-валюты Центрального банка.

Все для людей, а иначе зачем это все.

* * *

Сомалийские пираты опять отличились: захватили яхту с французами. Но французский спецназ отбил соплеменников, а Саркози тут же заявил о своей новой инициативе: создать против сомалийских пиратов международные полицейские силы. И создадут.

Два года назад я писал статью о пиратах. По ней даже собирались снимать документальный фильм. Я тогда предложил создание таких сил, но только инициатором их создания, по моему замыслу, должна была выступить Россия. Не только наказали бы пиратов, но и получили бы международный институт, в котором у России была бы ведущая роль, что позволило бы на международные взносы построить, к примеру, и парочку новых эсминцев для нашего флота. Фильм не сняли, все заглохло. Теперь все лавры достанутся Саркози.

* * *

Мне нравится французский иностранный легион. Набирают со всего мира джентльменов удачи, и они исправно служат Франции в горячих точках. Оклады, пенсии, пособия, французское гражданство.

Жаль,

что Россия до этого все никак не созреет.

А ведь придется.

* * *

Я нигде не видел беспризорников. За границей их нет. В России они есть. Это целая армия, пополняющая криминальные ряды. Нужна государственная программа по превращению беспризорников в солдат. Идеальные получились бы солдаты, но в это дело надо вложить много денег и сил. Дело стоит того. Было бы желание.

Пока его нет.

* * *

Рассказали историю. Дело было в небольшой поликлинике, куда в конце рабочего дня привели ребят из первого класса на какую-то диспансеризацию.

Дело в том, что диспансеризации давно не проводились, и это, так сказать, первый случай за много-много лет, так что все – и дети, и врачи – держались как-то особенно торжественно, что ли.

И вот к невропатологу входит маленький мальчик лет семи-восьми. Невропатолог, старенький, интеллигентного вида доктор, засуетился, принимая такого пациента. Сразу разговоры: «А как ваше имя, молодой человек?» и «Как вы учитесь?», – на что мальчик отвечает, мол, учусь, стараюсь, и все это не торопясь, чинно, оба улыбаются, и по всему видно, что им обоим это общение нравится – доктор все спрашивает, мальчик отвечает, доктор говорит, что ножку надо положить на ножку, что он – вот сюда молоточком, и тут…

И тут дверь открывается настежь, в нее сначала влезает гигантская швабра, потом уборщица – огромная бабища с ведром, и она по полу широкими бросками той шваброй – шась, шась!

Доктор смутился, покраснел, потом поправил очки и говорит:

– Неужели вы не видите, что мы с молодым человеком заняты? Выйдите, пожалуйста, подождите минутку, мы закончим, и вот тогда…

– Вот еще! – отвечает бабища. – Буду я тут вас ждать! Всех не наждешься!

И тут маленький мальчик вдруг говорит той бабе:

– А ну пошла отсюда на х…й!

И о чудо! – баба, приседая и кланяясь, жопой в дверь со словами «Ой, а вы, значит, заняты!» вышла. Дверь закрылась, тишина.

Вы знаете, доктор немедленно поставил мальчику диагноз: «Совершенно здоров!».

* * *

Фондовые рынки рухнули, потом оживились, чтобы через какое-то время, судя по всему, снова рухнуть.

Интересно, как там поживает наш Стабилизационный фонд? Говорят о чем угодно, но только не о нем.

Не вспоминают, не вздыхают, не кричат, не посыпают голову пеплом, не стонут, не ворчат, не сетуют – тишина.

А мне все же интересно, как он там, в забытой Богом Америке? Не одиноко ли ему? И как он себя чувствует?

Может быть, его следует поддержать как-то, опереть на что-нибудь, прислонить, подставить стул?

Но, возможно, я что-то пропустил, и у нас уже давно нет никакого Стабилизационного фонда. Ведь не видел же его никогда и никто. Никто не знает, как он на самом деле выглядит.