Босиком по лужам
Шрифт:
— Что происходит? Машка, ты же никогда не была такой!
Если б знать... Я зарылась в подушку, натянула простыню на голову. Не хочу сейчас никого видеть.
Родриго плюхнулся рядом, сдернул простыню с лица. Принялся целовать и ласкать. Я отстранилась. Странное состояние. Я его не хотела. Я вообще больше никого не хотела в последнее время.
— Да что с тобой происходит?
Я улыбнулась и нараспев произнесла:
— «Со мною вот что происходит, Ко мне мой старый друг не ходит, А ходят в праздной суете Разнообразные не те. И он не с теми ходит где-то...»
— Ах, вот оно в чем дело! — перебил он. — Погоди-ка, дорогуша, я, пожалуй, поправлю
— Н-да? — игриво приподняла я бровь, приготовившись к защите. — Ну-ка, дорогуша, расскажи-ка мне, что ты тут услышал крамольного?
— «Со мною вот что происходит, Совсем не тот ко мне приходит…» и дальше по тексту бла-бла-бла, — с обидой сообщил Родриго.
— Не понимаю твоей реакции. Ты сам говорил, что свобода превыше всего. Не ты ли ратовал за свободные отношения?
— А я разве что-то сказал против? Или я против того, чтобы ты встречалась с другими? Когда живешь на другом конце света, трудно сохранять верность. Которая, тем более, никому не нужна.
— Вот и всё.
— Кто тебя обидел?
— Не хочу. — Я сжалась на постели, подтянув ноги к животу. Как когда-то. Только теперь болело не тело. С душой случились какие-то неприятности.
— Хочешь.
— Родриго…
— Ну! Или тебя уговаривать надо?
Я закрыла лицо рукой, давая ему понять, что не хочу обсуждать свои проблемы с ним.
Родриго пересел обратно. С силой отодрал ладонь от лица и требовательно рявкнул:
— Говори! Ты здесь неделю. Я тебе все блага устроил, твою работу на других свалил, своих людей напряг. Ты приехала невменяемая. Я думал, что устала, перетрудилась, думал, что отдохнешь, опять расцветешь, а тебе только хуже становится. У тебя махровый депресняк...
— А еще я сама с собой стала разговаривать, — доверительно шепнула ему на ухо.
— Ефимова, ты рехнулась?! Что произошло? Тебя не было полтора месяца! Что произошло за это время?!
Я медлила. Мне надо выговорится. Хоть кому-то. Лишь бы этот человек не сказал лишнего, не осудил. Я так устала держать это в себе… Только молчи, Родечка, молчи, родненький…
— У меня была шикарная ночь. Сначала он мне не понравился. Казался высокомерным, самовлюбленным болваном. А потом мы гуляли по Москве, и он раскрывался, как цветок. Знаешь, есть такие, которые днем страшные, а ночью божественно красивы. Я такие на Азове видела, в Кирилловке, в глубоком детстве, когда отдыхала там с родителями. Он дурманил, манил. Утром я испугалась, что очарование ночи спадет. Но он был таким милым, домашним, таким родным. Волосы торчат в разные стороны, под глазами синяки. Если бы кто-нибудь увидел его без лоска, то... А потом... — я замолчала. Стало трудно дышать. У горла стоял комок.
— За что тебя люблю Ефимова, так это за талант: только ты можешь мысль на одно простое предложение красиво размазать на полосный материал! Можно я переведу твою речь на русский? Он ночью проехал тебе по ушам, трахнул, а утром послал. Так?
— Ну не совсем...
— Так.
— Ну не так, чтобы...
— Так.
— Да, ты прав.
— Ну и дура.
— Я знала, что ты меня любишь.
— И чего ты сейчас сопли развесила, слезы льешь?
— Понимаешь, в ту ночь со мной случилась странная вещь. Я как будто чувствовала то, что он пытается мне сказать. Знаешь, иногда делаешь что-то и сам с собой разговариваешь, или «беседуешь» с кем-то, разговор прокручиваешь, вопросы себе задаешь, сама ж на них отвечаешь? Такое же было со мной. Ну ты знаешь, у меня вечно в голове смысловой кавардак,
— Шизофрения? — нахмурился Родриго.
— Нет. Не то. Я вопрос сама задаю, сама на него отвечаю. Но он знает, что я думаю, потому что сам задает мне этот вопрос и получает мой ответ… Бред какой-то! Я не так объяснила… Ты не поймешь. Не знаю… Понимаешь, я чувствовала его боль, его страх, чувствовала эйфорию, обиду, досаду. Он говорил, что такое бывает между близнецами. У его брата с ним примерно такая же связь. Он рассказывал, что тот его даже почувствовал на расстоянии, когда он в больницу попал, приехал, сидел у постели…
— Как романтично! — перебил Родриго. — То есть ты нашла своего близнеца, переспала с ним, он тебя послал, и ты сейчас страдаешь? Индийские сценаристы нервно курят в сторонке. Ради всего святого, никому не рассказывай об этих голосах! И я не слышал. Ничего не слышал. Ты не шизофреничка! Это просто депрессия…
— Родриго!!! — я от негодования даже подскочила. — Это не моя депрессия! Это его депрессия! Вот что я пытаюсь тебе сказать!
— Да-да, я понял. Я все понял! Ефимова, ты спятила. У тебя от одиночества уже мозг опух! Тебе нормальный мужчина нужен. Не этот мифический близнец, который попользовал тебя и как презерватив в унитаз спустил, а нормальный! Иначе ты загремишь в «дурку» со своими голосами.
Я сникла. Нечего даже думать, что Родриго на самом деле поможет. Да и не нужна мне от него никакая помощь. Мне высказаться надо. Но то, что вырвалось случайно, заставило задуматься. Это не моя депрессия. Билл обидел меня. Сильно. Оскорбил. Я попыталась несколько раз помирится, а он проигнорировал — раз; оттолкнул — два; бросил в беде, когда был больше всего нужен, — три. Ну и последний пункт, который перечеркнул наши так и не начавшиеся отношения: он артист, а с артистами простым смертным не по пути. Всё! Забыли! Тогда откуда же эта тоска? Почему так плохо на душе? Почему у мира померкли краски? Куда делся вкус? Почему сейчас рядом со мной лежит мужчина, сексуальный, очень красивый, а я его не хочу. Всегда хотела, а после Билла не хочу вообще ни кого. И что интересно — я флиртую, соблазняю, а как дело до постели доходит, словно сжимается что-то, до истерики, до паники, до отвращения. Не хочу и все тут! Головой хочу, а тело не дается… И настроение какое-то дурное. Я не чувствую вкуса жизни. Я смотрю на спешащих мимо людей и усмехаюсь им в спины — «у них нет тебя, и они могут жить…» Еще немного и я воплощу эту песню в жизнь, буду ломать стекло как шоколад в руке, и резать кожаные ремни, стянувшие слабую грудь… Что же делать? У меня на самом деле именно такой настрой. Я — жизнерадостная девчонка, живущая с весной в душе, всегда идущая по жизни с улыбкой, превратилась в угрюмое, грустное существо. Что он со мной сделал? Что? Одно я знаю точно — он в депрессии. Он в сильнейшей и жесточайшей депрессии. Могу ли я ему помочь? Нужна ли ему моя помощь? Скорее всего, нет, я одна из…
— Ладно, собирайся, пора в редакцию, — проворчал Родриго. — Черт, я-то думал, у тебя проблемы какие-то, серьезное что-то случилось, а ты… Удивила ты меня, Ефимова. Очень неприятно удивила.
Я даже не шелохнулась. Слова Родриго меня задели. Я тут перед ним душу наизнанку, а он…
— Родька, а можно я сегодня в номере поваляюсь? Как-то плохо мне, разбитая вся… Пожалуйста, — я произнесла это таким медовеньким голоском, что он не имел права отказать. И не отказал. Быстро оделся и, бросив: