Босс под елкой
Шрифт:
Часть 19. Бабушка и любовь
Картина маслом — Крокодиловна замерла перед нами с ласковой улыбкой целой анаконды, Чез, не меняясь в лице, смотрит со своим фирменным прищуром «фи, какая гадость тут ползает», ну а я точу топор войны. Это вам не универ, она больше не моя преподавательница… хотя все ещё мэровская дочка, к сожалению.
— Вам не кажется, что врываться без спроса в чужое уединение и мешать людям отдыхать — это хамство? — голос Чезаре равнодушный, отстранённый и самую капельку насмешливый — ровно в той
Этот тон выливается на Акуловну, как ведро помоев. Честное слово, если бы не место — я бы уже бегала вокруг, танцуя пресловутый танец индейцев.
Но я же скромная интеллигентная девушка, мне должно хотеться сумочку и мороженку, а не хук справа. Тихонько вздохнула про себя, продолжая вежливо скалиться на опешившую врагиню.
— Анастасия Александровна Тоцкая, — поджимает губы, — я ведь звонила вам, и мы знакомы с вашей матерью… мой отец — Александр Тро…
— Меня не интересует ваш отец, Анастасия Александровна. Сейчас, при всем уважении, я имею дело с вами, а не с этим достойным человеком, — Нери хмурит темные брови, становясь похож на эдакого темного властелина из любимых Алькой фэнтези.
— Но господин Нери, — дует губки Акуловна, — я всего лишь хотела засвидетельствовать свое уважение вам, — на меня она даже не смотрит.
— Странно, что при этом вы совсем не замечаете мою невесту, — язвительно бросает Чез, — вот уж не думал, что уровень культуры в России так резко упал.
— Н-невесту? — быстрый взгляд исподлобья. Я не обольщаюсь.
На самом деле Акуловна рвет и мечет про себя, да ищет возможности поквитаться. Эта так просто не отстанет, не те у неё цели. Не то воспитание. Она привыкла всеми зубами в жертву вцепляться.
— Да, Нора А… Викторовна, — вдруг неожиданно даже для меня говорит Чез. Это отдается теплом в сердце и на кончиках пальцах. А я ведь только подала заявку на изменение паспортных данных… Вскользь упомянула — хотела папе сделать сюрприз, а Чез запомнил, — и не стоит делать вид, что вы незнакомы, ведь вы даже успели попреподавать у группы Норы… впрочем, не слишком успешно. Понимаю, это не ваша стезя, — небрежно бросает Чез.
Я впервые вижу, как Крокодиловну корежит от злости, но она не находится, что сказать.
Чезаре умеет быть и прямым, и жестким. И, кажется, ему совершенно наплевать, что папочка Акуловны может вставить палки в колеса его бизнесу… или я чего-то не знаю?
— Настенька, ты ли это? — раздался вдруг за нашими спинами насмешливый голос. В нем звякала такая сталь, что мне показалось — Акуловну сейчас просто перекусят… клац — и нет. — Как ты изменилась! Постарела, потолстела… совсем за собой не следишь! Нет, чтобы замуж выйти, все по клубешникам своим мотаешься? А Сашка что? А, ему же не до тебя, у него предвыборная кампания проваливается, — все так же язвительно поведал голос.
Оп-па!
Кажется… да нет… неужели?
Раздался
Так вот — сначала показалась трость, а потом и её владелица.
Весьма представительная дама лет сорока шести-восьми от силы на вид. В легкой струящейся блузе с рукавами-фонариками, с небольшой сборкой под грудью и, словно в противовес этому легкомыслию — строгой темно-синей юбке чуть ниже колена.
Леди — язык не поворачивается назвать эту даму бабушкой — едва заметно прихрамывала на одну ногу, но это казалось чем-то незначительным, частью образа.
Светло-золотистые волосы были собраны в пучок, но несколько кокетливых прядок словно бы случайно выбивались из прически, украшенной драгоценным ободком в виде бутонов и цветков роз.
Глаза — темно-синие, ясные, умные, смотрели остро и внимательно. Дама за пару секунд оценила нашу композицию и приступила к воплощению своего плана. Надо ли говорить, что наш план наверняка отличался? Но Чез промолчал — он явно любил и уважал эту женщину едва ли не больше, чем мать.
Картина «А бабули здесь тихие». Ага, как же.
Тихие мы были… давненько и неправда. Да, Ирма Генриховна?
— Ну, здравствуйте, господа присяжные заседатели, — мне подмигнули. — Настенька, ты как, что-то ты бледненькая? Может, домой поедешь? А то смотри, устрой себе шопинг, пока папа наплаву, — Анастасию Александровну перекосило.
— Да как вы смеете! — Едва не визжит.
К нам уже двигается один из охранников — вежливый и мускулистый молодой человек с бейджиком «Сергей».
Похоже, Акуловна понимает, что сегодня ей светит только захлебнуться собственным ядом, поэтому бросает на Чеза последний уничижительный взгляд и круто разворачивается, шипя что-то под нос.
— И да, Анастасия, я не советую вам, пытаться нанять ваших друзей из неблагополучных районов или пользоваться услугами людей вашего отца, — в голосе Чеза — лязг затвора, — Александр Трофимович ходит сейчас по тонкому льду и на выборах ему не победить. Хорошо, если выйдет сухим из воды. Надеюсь, мы друг друга поняли?
Трость ловко бросается Акуловне под ноги и та едва не падает.
Бабушка усмехается с ленивым оскалом сытой хищной кошки:
— Давай, девочка, шевелись, да не забудь сказать папе, что немцы с ним контракт не подпишут, не любят они, когда их обманывают с товарами. И сама ходи, оглядывайся… а то тяжко иметь трех молодых любовников, они ведь могут и прознать про то, что не единственные, и даже обидеться.
На красивом скуластом лице женщины без возраста расцвела коварная усмешка. Глаза-осколки льда смотрели ясно и жестко. Мы с Чезом сами чуть не поперхнулись от таких интересных фактов, а уж Акуловна…