Босс
Шрифт:
Кертис уехал в Англию в 1940 году, поэтому, естественно, у него не было книжечки с талонами. А без красных и синих бумажек Бетси не могла купить ни мяса, ни другой еды. Более того, без талона на обувь она не могла купить ему пары ботинок. Поэтому в четверг Кертис появился в местном отделении Управления снабжения и попросил выдать полагающиеся ему талоны. Сотрудники постоянно слушали его репортажи, поэтому Кертис незамедлительно получил все, что хотел.
Выйдя на улицу в пальто и шляпе, в которых
— Керт!
Он оглянулся и увидел Уилларда.
— Давно не виделись, друг мой. — Уиллард чуть не плакал.
— Да. Давненько.
— Но теперь ты дома!
— На чуть-чуть.
— Ну… тогда… мы можем…
— Нет, Уиллард, не можем.
Уиллард шумно вздохнул.
— Наверное, не можем… раз уж ты не писал. Поэтому… хочу задать тебе один вопрос, Керт. Они выпустили тебя из той чертовой тюрьмы. Ты не мог сделать так, чтобы они выпустили и меня?
Кертис покачал головой:
— Тогда я вообще ничего не мог.
— Они держали меня в маленькой холодной камере, а потом отвезли в аэропорт в наручниках!
— Мне очень жаль. Я бы помог тебе, если б что-то мог сделать.
— Мне недоставало тебя. — В голосе Уилларда слышалась тоска.
— Ты же с кем-то живешь?
— Да! Не могу ведь я оставаться один!
— Нет, конечно. Береги себя, Уиллард!
Он взял Кертиса за рукав.
— Мы по-прежнему друзья?
Кертис улыбнулся, кивнул:
— Конечно.
— Ты не мог бы одолжить мне немного денег? В память о прошлом? Я на нулях. Или ты не видишь?
Кертис дал Уилларду пятьдесят долларов и записал на клочке бумаги его адрес, пообещав прислать еще.
Как только Додж Хэллоуэлл понял, чего хочет Кимберли, он с энтузиазмом откликался на каждое ее желание.
На чердаке дома на Луисбург-сквер они свили любовное гнездышко. Лиры держали там мебель, оставшуюся от прежних хозяев. Кимберли и Додж как следует все пропылесосили, вытерли десятилетиями скапливавшуюся пыль, отполировали металл и дерево, и вскоре в свете двух торшеров от «Тиффани» старая софа и кресла блестели как новенькие. Простой деревянный пол они прикрыли вытертым восточным ковром.
Окно занавесили портьерой красного бархата, в тон обивке софы. Второй портьерой отделили нишу, в которой стояли два деревянных стула. Там они переодевались.
Лестницу на третий этаж и коридор второго разделяла дверь. Ее можно было бы закрывать на простой крючок, но Додж поставил на дверь крепкий засов, который гарантировал, что им никто не помешает, и врезал в дверь замок, ключи от которого были только у него и у Кимберли. Они никого не хотели видеть в своем любовном гнездышке, даже в их отсутствие.
Никто, кроме служанки, не догадывался о том, что они приспособили третий этаж для своих нужд. Если гувернантка, миссис Джимбел, о чем-то и задумывалась, то
Конечно, зимой на третьем этаже, по существу, на чердаке, было холодно, летом — жарко, но особого внимания на температуру воздуха они не обращали. Третий этаж полностью удовлетворял их основному требованию: там им никто не мешал.
Как-то в марте, когда еще стояла холодная погода, Додж решил согреть Кимберли легкой разминкой. Она разделась догола, руки ее за спиной сковывали наручники, шею обтягивала веревочная петля. Додж стоял посреди комнаты, держа в левой руке конец веревочной петли, а в правой — кнут. Кимберли бегала по кругу.
Не просто бегала, но высоко подбрасывала колени. Ее груди болтались из стороны в сторону, чего ему и хотелось. Если она недостаточно высоко поднимала колени или замедляла бег, Додж вытягивал ее по заднице кнутом.
Кимберли отмеряла круг за кругом, пока ее тело не заблестело от пота. Воздух с шумом вырывался из ее груди.
Она бросила курить. Но сколько Кимберли ни мылась, запах табака не отлеплялся от ее тела, а у Доджа был обостренный нюх. Если он улавливал запах табачного дыма в ее дыхании, тут же брался за хлыст, причем не сдерживал силы удара.
Кимберли похудела на семнадцать фунтов и заверила Доджа, что это не предел. Чтобы не набирать вес, она ограничивала себя в еде и в спиртном. Много ходила пешком, увлеклась верховой ездой. Додж принес на третий этаж весы, и каждый раз, раздевшись, Кимберли взвешивалась, зная, что он высечет ее, если она набрала лишний фунт. Они также поставили на третьем этаже большое зеркало, чтобы Кимберли могла видеть, как меняется к лучшему ее фигура. И действительно, Кимберли становилась стройной, как молоденькая девушка.
— Достаточно. — Додж разомкнул наручники и положил их на кресло. — Возьми полотенце и вытрись.
Когда пришла весна и согрела Англию, на Лондон начали падать самолеты-снаряды. Это было страшное оружие. Пилоты немецких бомбардировщиков получали приказ бомбить тот или иной объект. Перед самолетами-снарядами такая задача не ставилась. Они просто падали на Лондон. И летели быстрее любого боевого самолета. Англичане, правда, научились сбивать их с курса и направлять на окрестные поля. Многие уничтожались огнем зениток, но хватало и тех, что достигали цели.
Как-то ночью, когда Джек и Сесили лежали в постели, один из таких снарядов взорвался так близко от их отеля, что в спальне зазвенели стекла. Сесили задрожала всем телом и прижалась к Джеку.
Поначалу он подумал, что она прижимается к нему из страха, но потом Сесили зашептала, и Джек понял, что причина в другом.
— Наше время истекает, Джек. Война скоро закончится, и ты уедешь домой.
Он уже думал об этом. Прикидывал, а не слетать ли ему в Бостон и не развестись ли с Кимберли, чтобы потом жениться на Сесили.