Ботфорты капитана Штормштиля
Шрифт:
Тошка с нетерпением ждал ответа. Но капитан молчал.
Тошка бросил с волнореза подряд три бутылки. Ответ не пришел ни на одну. И теперь он не знал, что ему предпринять. Совсем не знал...
Он шел вместе со всеми, глубоко задумавшись, не глядя под ноги. Рубашка его насквозь промокла. Где-то там, впереди, возле самого гроба, обтянутого красным сатином и украшенного траурными бантами из черных шелковых лент, шла Женщина с Грустными Глазами и ее дочь Кло. И еще совсем маленькая, смуглая старушка с распущенными седыми волосами. Волосы были мокры от дождя. Они прилипали к
— Тц-тц-тц... — качали головами люди. — Бедная Ники! С войны дождалась сына и где потеряла!..
Процессия поравнялась с мастерской Серапиона. Все три красильщика стояли на пороге. Глухонемой равнодушно жевал что-то, Сушеный Логарифм скорбно тряс плешивой головой, а Серапион снял свою истертую фуражку из желтой кожи и глубоко вздохнул.
— Ва! Как жалко, как жалко...
Бобоська стоял в стороне, под навесом. Увидев Тошку, он пробрался через толпившихся на тротуаре прохожих.
— Ну, что ответил твой капитан? — спросил Бобоська.
— Ты понимаешь... Он не прислал мне ничего... Я...
— Не мог сам сходить к нему домой? Мама не пустила, да?
— Да нет. При чем здесь мама? Ты понимаешь...
— Ничего я не понимаю. Где твой капитан? Говори толком.
— Его нет.
— Уехал, что ли?
— Его вообще нет... Я... Я придумал его.
И Тошке ничего не оставалось, как рассказать Бобоське все о славном, благородном и отважном Штормштиле, капитане клипера «Фантазия».
— В игрушечки все играешь! — хмуро сказал Бобоська, выслушав Тошку. — Детские сказочки, веселые песенки. А здесь дело керосином пахнет.
— Ты погоди злиться. Пойдем, я тебе письма покажу. Их же кто-то писал. А почему сейчас не пишет, понять не могу.
Прочитав письма Штормштиля, Бобоська задумался. Он повертел в руках бутылку из-под ямайского рома, еще раз пощупал Тошкины ботфорты.
— Говоришь, бутылки приплывали в Старую гавань?
— Да. Точно по адресу.
— А ну, пойдем!
— Куда?
— В Старую гавань, куда же еще...
Под ржавыми эстакадами волны сонно выгибали гладкие спины. У берега, прикрученный канатами к палам, покорно стоял черный облупленный сухогруз со снятыми палубными надстройками. «Красный Батум» отчаянно дымил, флаг на его мачте был уже совершенно черным от копоти.
Тошка смотрел на море. Оно казалось неуютным и пустым. Дождь прошел, но вода была еще бурая и тусклая. На волнах качались арбузные корки, старые рыбацкие поплавки, выжатые половинки лимонов.
— А это не она? — спросил Бобоська и поднял с гальки бутылку, оплетенную потемневшей соломой.
— Она! Она, Бобоська! Из-под ямайского рома! — Тошка нетерпеливо вырвал бутылку. — Ответ пришел! Ответ! Ее выкинуло волной на берег, вот я и не заметил.
Пробку протолкнули внутрь бутылки и вытрясли из нее свернутое в трубку письмо. Тошка нетерпеливо развернул белый бумажный лист. «Тому, кто принял имя капитан Штормштиль!» — прочел он.
— Постой, постой... Это же мое письмо. Это я писал...
Побродив по берегу, они нашли еще две Тошкины бутылки. Одна из них была
— Откуда ты их бросал? — спросил Бобоська.
— Я же говорил тебе: с волнореза.
— Идем на волнорез.
— Зачем?
— Идем. Хочу проверить одну вещь.
Они пошли к воротам Старой гавани. Оглянулись. Привязанная к свае, одиноко покачивалась лодка боцмана Ерго. Она была выкрашена в веселый голубой цвет. На носу блестели написанные бронзовой краской буквы:
«КАПИТАН БОРИ...»
На волнорезе Бобоська заново запечатал бутылку. Воткнул в пробку кусок проволоки, привязав к ней белый лоскут.
— Кидай, как кидал, — сказал он. Тошка, размахнувшись, швырнул бутылку далеко в море. — А теперь будем следить, куда она поплывет...
На следующее утро бутылку принесло в Старую гавань.
— Теперь понял, в чем дело?
— Нет.
— Э, нужно было соображать! Море — это тебе не твоя Воробьиха. У него течение не сверху вниз. У него течение как хочет крутит. Вот от волнореза оно жмет сперва по прямой, а потом где-то там поворачивает — и понесло в Старую гавань. Тот, кто посылал тебе письма и получал их от тебя, хорошо знал это течение.
— А может, это сам Ерго был Штормштилем? Бобоська! Это Ерго — Штормштиль! Потому теперь никто и не отвечает мне.
Бобоська задумался. Потом покачал головой.
— Нет. У Ерго был другой почерк. Совсем неважный. И потом он не смог бы так выдумывать. Он кому-то передавал твои письма.
— А как же ответы? Ведь я получал ответы! И бутылки приходили не только сюда. Первую я выловил знаешь где? В десяти километрах от Старой гавани! У берега, где ставят веники на рачков.
Бобоська грустно улыбнулся. Похлопал Тошку по плечу.
— Эх, олан! Ту бутылку подбросил тебе сам Ерго. Конечно, Ерго. Он сидел на носу, так?
— Так.
— А ты на корме. Он незаметно вынул ее из мешка и пустил за борт. Ты и выловил.
Это было похоже на правду. Боцман, боцман! Как же теперь без тебя связаться со Штормштилем? А Штормштиль или кто бы там ни скрывался под его именем, нужен был позарез.
— Я тебе сейчас такую историю выдам, — вполголоса сказал Бобоська, когда они шли с волнореза обратно в город. — Понимаешь, я теперь часто ночую в мастерской. Надоело мне у тетки. Она все про те шесть тысяч рублей бакланит. А в мастерской никого. Заберусь на тюки и сплю. Мягко, хорошо. Куда лучше, чем у Скорпиона. Там тоже покоя не дают. Сбегай за вином, вынеси помои, принеси воды. Сдохнуть можно. То, что я в мастерской ночую, об этом, конечно, никто не знает. Скорпион бы голову оторвал. Он думает, я у тетки.
— Как же ты в мастерскую пробираешься?
— А я ход нашел. С чердака. У них красильня с железной шторой, а на чердаке пол гнилой. — Бобоська презрительно сплюнул. — Вот я и лазаю. Позавчера засыпать уже стал и вдруг слышу: гремит засов. Кто-то открывает мастерскую. Я вначале думал — воры. Но больно уж гремят. Потом слышу: Скорпион лопочет. Я тогда за тюки и затаился. Вошли четверо: Сушеный, Скорпион, глухонемой и еще один какой-то, я его раньше не видел. Вошли, дверь прикрыли и зажгли свечку, электричество не включали.