Ботинки, полные горячей водки
Шрифт:
На взгорке Рубчик сбавил скорость, и мы поехали тише и медленнее. Братик все еще ругался, но тоже тише, тоже медленнее.
Мы закурили, братик еще раз попытался опустить стекло, ничего не вышло, полез в пепельницу, но она выпала целиком, осыпав рычаг переключения скоростей пеплом и скрюченным бычками сигарет баз фильтра.
Рубчик тем временем увидел некую, ясную лишь ему одному цель и чуть поддал газку и парку.
– Вот чудило, – сказал братик, и я снова начал набирать Рубчика. Уже справившись с набором и слушая медленные, нежные
– Рубчик, ты чего? – успел выдохнуть братик, когда его товарищ резко дал по тормозам возле плечевых.
Со смачным железным чмоком мы влепились в зад вставшей машины.
– Суки! – услышал я, выскакивая из «копейки», голос Рубчика. – Суки драные! Проститутки!
Рубчик уже вылетел на улицу и дикими глазами озирал результаты своей остановки.
– Какого ляда вы тут стоите, прошмандовки? – верещал он, и руки его суетно искали предмет, которым можно было бы жестоко и с оттягом наказать двух беспутных девок, совративших его с прямого асфальтового пути.
Не найдя ни ремня, ни крепкого дрына, раскинув злые ладони в стороны, Рубчик кинулся к девкам, но те оказались понятливы и быстры. Пробежав за ними метров десять, Рубчик махнул рукой и вернулся к машинам.
Братик дал задний ход, снова вышел из «копейки» и минуту мы стояли опечаленные, перекуривая, глядя на результаты первой части поездки.
Отдышавшись, отругавшись и отплевавшись, мы снова загрузились в машины.
– Лучше бы мы бабки отдали этим коблам, и уехали без тачки, – сказал Рубчик. – Дешевле бы обошлось.
Он, впрочем, говорил это без злобы и почти уже улыбаясь.
Метрах в ста от нас плечевых подсадили в кабину фуры, и когда она, набирая скорость, дымила мимо, Рубчик, высунувшись наглой башкой в окно, успел пожелать шалавам, чтоб их сделали вот так и вот эдак, и еще через эдак поперек, а после залили в местах потребления соляркой и тасолом.
Водитель фуры тормознул, показалась чумазая рожа, и спросила – о чем шум.
– Езжай давай, – сказал ему Рубчик, и сам тронулся. И мы за ним, куда деваться.
Дорога была пуста, только изредка кто-то пролетал по встречке.
До города оставалось недалеко, на теперь мы береглись и еле двигались. Если что – братик тормозил, переключая скорость, да и тросс позволял маневрировать, когда мы принимали то влево от побитого зада машины Рубчика, то, значит, вправо.
Завидев в белой дымке родной город, Рубчик, верно опять забылся – да и прискучило ему катить медленно: подобной езды он не позволял себе ранее никогда. Колеса завертелись, пейзаж заторопился мимо, «копейка» загрохотала костями, пепельница задребезжала.
– Давай звони ему, – сказал братик, иногда рефлекторно выдавливая
На очередном вираже раскрылся черный зев бардачка, оттуда посыпались обильные гаечные ключи, изоленты, наждачная бумага… От перепуга я выронил телефон.
Нехорошо ругаясь, мы подъезжали к перекрестку, – братик, вцепившийся в руль, и я, судорожно ковырявшийся в барахле на половичке в поисках телефона, – когда нас обогнала новая «девятка» и неожиданно встала впереди, пропуская грузовик, мчавший по главной нам наперерез. Рубчик, взвизгнув тормозами, резко вырулил вправо, ну и братик тоже, избегая повторного удара в тыл товарищу, принял еще правее, на обочину, плавно переходящую в овраг.
– Ру-у-убчик! – успел весело крикнуть братик в ту секунду, когда машины наши поравнялись. Рубчик смотрел на нас, улыбаясь, а мы смотрели на Рубчика восхищенно.
Свободный трос кончился, наша «копейка» рванула машину Рубчика на себя, и дальше мы ничего не видели, сделав по дороге в овраг два, с хряком, рыком и взвизгом, переворота.
Перед глазами мелькнули кусты, небо, кусты, небо, трава, много зеленого, желтого, розового цвета.
С жутким дребезгом «копейка» взгромоздилась на крышу, и секундой позже, в двух метрах от нас на обочину пала иномарка Рубчика.
Какое-то время, вниз головами, мы висели с братиком молча, словно в задумчивости, разглядывая узоры треснувшего лобовика. Движок работал, колеса крутились.
– Движок работает, – сказал брат со спокойным удивлением и повернул ключ зажигания. Машина заглохла.
– Ты цел? – спросил он.
Лицо мое было в пепле, но я был цел.
Мы отцепили ремни и, пиная двери, стали выбираться. Двери раскрылись, мы выползли на августовскую травку.
Встали, потрогали руки и ноги.
– У тебя кровь, – сказал я, указывая братику на лицо.
– Гаечный ключ зубами поймал, – отмахнулся он, сплевывая, и позвал: – Рубчик!
– Подержите тачку! – раздался голос Рубчика из машины.
Мы схватились кто за что – за колеса, за подвеску, за бампер. Со второй попытки Рубчик открыл и распахнул дверь, и вот уже спрыгнул к нам, легкий и целый.
Прибежал водитель «девятки»:
– Вы живые, мужики?
Мы все еще держали машину Рубчика, словно она могла взмахнуть крыльями и улететь. Впрочем, почти так оно и было.
– Гляньте, пацаны, – сказал Рубчик.
Мы глянули: машина его стояла на самом краю другого обрыва, и если бы Рубчик осыпался туда, он бы уже не вылез на белый свет. В том числе и потому, что сверху на него рухнули мы с братиком.
– Дай сигаретку, – произнес братик сипло.
– В машине остались, – сказал Рубчик привычно, будто мельком, как отвечал, быть может, тысячу раз до этого. И тут мы захохотали.
– В ма…ши… не!.. – хохотал и кашлял братик. – В ма-ши-не! В машине, Рубчик? Так возьми…
Рубчик сам присел от смеха и стучал кулаком по земле.