Бой под Талуканом
Шрифт:
– А я их всех знаю, кроме вот этого лейтенанта, – ткнула она в меня пальцем.
– О, это замполит первой роты Ростовцев. Сейчас мы будем обмывать его орден. Правильно я говорю? Ты ведь сегодня виновник торжества? – больше утвердительно, чем вопросительно произнес комбат.
– Ага, – кивнул я головой и уставился на девушку.
– Наливать наливай, а на деваху мою не глазей, а то еще одну дырку в ней просверлишь, – громко рассмеялся комбат и похлопал меня по плечу.
– Разливай по бокалам полнее, не стесняйся. Тут все свои! Ик-ик… – пьяно заикал начальник штаба, сел за стол и отключился со стаканом в руке.
Оказывается, он все это время бродил
– За братство по оружию, за пехоту, которой тут достается больше всех, ну и за тебя, замполит. До дна!
– Пей, пей до дна, до дна, – принялся подбадривать меня Скворцов, пресекая мою попытку не допить.
– Не оставляй зло, посуда должна быть пустой, а то не видать тебе больше наград! – И Ахматов ладонью прижал стакан за донышко к моим губам.
– Роман, постой, уже в глотку не лезет! – Я поперхнулся и закашлял.
– Нэ лизэ! Ты как в анекдоте про парубка в першую брачную ночь, – усмехнулся Бугрим.
– Рассказывай, – распорядился Роман.
– Парубок женился, а шо з молодой жинкой делать, не знает, – начал рассказ Виктор. – Приходит к папане и говорит: «Тату, шо з ней робить и как?» Отец отвечает: «Сынку, все будэ нормально. Погладь невесту, поцелуй, и пойдет как по маслу». Проходит час, прибегает сынок, весь взъерошенный и перепуганный: «Тату, шо робыть – нэ лизэ ну ни як!» Отец его успокаивает: «Не волнуйся, кажи, щоб помогла!» Проходит еще час. Вновь сын примчался и будит отца: «Ой тату, нэ лизэ, ну никак!» Отец опять успокаивает: «Пойди в сени там крынка пятилитровая со сметаной, возьми с собой, помакнешь – поможет». Парубок убег, еще через час возвращается, потный, усталый, и с порога орет благим матом: «Батька, не лизэ, ну ни как нэ лизэ!» Отец удивленно спрашивает: «И со сметанкой?» – «Ни, тату, в крынку к сметанке ни как нэ лизе!» Ха-ха-ха! Так и ты – не лезет! Как это коньяк не лезет! Сделай над собой усилие, постарайся!
– Ха-ха-ха, – засмеялись те из сидящих за столом, кто еще немного соображал.
– Второй тост – за милых дам! Пусть они среди нас в единственном экземпляре, но зато каком! – произнес комбат второй тост на правах хозяина и старшего.
– Предлагаю выпить за друзей танкистов! – произнес Бугрим и взялся за очередную бутылку.
– П-попрошу помедленнее, – вымолвил я чуть слышно, выпил, и комната поплыла перед глазами.
– Эх, совсем еще зеленый! Нужно Василию Ивановичу сказать, чтоб тренировал! – услышал я сквозь густую пелену алкоголя, окутавшего мозг, голос Романа и отключился на полчасика.
По истечении пары часов, когда время перевалило далеко за полночь, мы все довольно крепко набрались. Я давно очнулся и возобновил участие в торжестве. Вернее, меня насильно разбудили и заставили продолжить. Музыка орала во всю мощь, Скворцов размахивал саблей, комбат обнимал и целовал девицу, остальные танкисты спали, сидя за столом, а мы втроем спорили до хрипоты, почему подорвался Сережка: из-за глупости, судьба такая или просто несчастный случай.
Вдруг Элька вырвалась из рук комбата и, смахнув пустую посуду со стола, вскочила на него и зашлась в энергичном танце, при этом медленно раздеваясь. Вначале в угол комнаты полетела футболка, затем юбка. Когда очередь дошла до бюстгальтера, комбат заорал:
– Все, стоп! Пьянка окончена! Пошли все по домам! Элеонора, не смей снимать трусы! Выключите кто-нибудь эту проклятую музыку! –
– Не умер бы комбат от перенапряжения, загоняет она его, – сказал я, смеясь, на выходе из комнаты.
– Не загоняет, он во всем меру знает, – ответил Женька Скворцов, мы разбрелись по своим «берлогам».
Первые лучи солнца (а может, и не первые), пробившиеся сквозь фольгу светомаскировки, ударили в глаза и бесцеремонно разбудили. Эта фольга не очень хорошо держит свет, все же когда-то она была мешками для упаковки трупов, а потом переместилась на окна. Нужно бы новой заменить.
Голова гудела так, как будто ею всю ночь стучали в большой церковный колокол. Во рту творилось что-то ужасное. Все ж трезвость гораздо лучше пьянства, прав Михаил Сергеевич!!! Впервые за год, с момента прощания с дружками-собутыльниками в Теджене, со мной такое. Коньяк-водка, коньяк-водка – гремучая смесь получилась. Рука нащупала стоящую в тумбочке банку «Si-Si». Пж-х-хр! Крышка вскрыта, и освежающий напиток тремя глотками исчез в глубокой, бездонной яме желудка.
Не помогло! Пришлось достать еще и бутылку «Боржоми». Открыв крышку о край тумбочки, я отпил граммов двести и тупо уставился в сторону висевшего на стуле х/б. Над карманом виднелась свежая просверленная дырочка для ордена, но самой Красной Звезды там не наблюдалось!
Вот черт! А ведь был орден! Два раза его облизывал вчера. Я, тяжело кряхтя, встал с кровати и поднял валявшиеся на полу брюки. И в карманах было пусто. Помню точно, что после тоста я его положил в карман! Выпил с танкистами, достал из стакана и сунул в брюки. Стоп, может быть, в куртке х/б? Нет, после тщательного осмотра всех карманов – ничего.
Пропал! Ни на кровати, ни под кроватью, ни под стулом, ни в тумбочке, ни за тумбочкой, ни в туфлях. Нет нигде. Что ж, пойдем, напрягая память, мысленно от кровати к комнате комбата, хотя я шел на автопилоте, но путь возвращения помню более-менее отчетливо.
С огромным трудом передвигая ноги, добрался до умывальника и устроил себе холодный душ из перевернутого крана для мытья ног. Прохладная вода привела в чувство, но не восстановила душевного равновесия. А еще и тревога за пропажу била молотом по мозгам.
Потерять правительственную награду всего через два месяца после вручения – это ЧП. Жалко потерять Звездочку, да и скандал вероятен. Твою мать!
Выйдя из общежития, я грустно побрел к танкистам, глядя под ноги, в надежде, что где-нибудь между камней блеснет ярко-красный металлический предмет. Нет, не повезло, не нашел. Комната Ахматова оказалась запертой на замок изнутри, за дверью тишина. На мой стук никто не откликнулся. Я двинулся в столовую, чтобы разыскать Романа, но он вдруг сам окликнул меня. Оглянувшись, я увидел его и командира артдивизиона, стоящих на высоком крыльце перед входом в жилое помещение командира полка и его заместителей.
– Ник! Ник! Ростовцев! Иди сюда, родной! Чего грустишь? Ничего не хочешь у меня спросить? – поинтересовался, нахально улыбаясь, комбат.
– Товарищ майор, Роман Романыч, ты его нашел? – обрадовался я.
– Чего его? Кого его? Я нашел ящик коньяка, не меньше, правильно, Володя? – обратился он к артиллеристу.
– Это точно! А что за ящик? – переспросил майор Скрябнев.
– Да понимаешь, приперлась вчера ко мне в комнату пехота, черти ее принесли, нажрались, все перевернули, ордена разбросали и ушли. А я бегай, разыскивай их потом, чтобы находку вернуть! Где справедливость?