Бой тигров в долине. Том 1

Маринина Александра

Бледность на щеках следователя проступила явственнее. Она долго рассматривала все четыре снимка, покачивая головой, и было в этом движении не то сожаление, не то раскаяние, не то недоумение.

– Надо же, – наконец произнесла Рыженко, – и куда я смотрела? Почему сама об этом не подумала? И ведь что обидно, меня же всему этому учили. Правда, давно, почти двадцать лет назад, но учили ведь, что в первую очередь запоминается прическа, во вторую очередь – одежда, затем следует весь внешний облик целиком, фигура, рост, походка, и только потом черты лица. Неужели я нюх теряю и становлюсь профнепригодной? Уели вы меня, господин адвокат, уели, признаю. Довольны небось?

– Все совершают ошибки, – примирительно улыбнулся Кирган. – И это не повод

для того, чтобы считать себя профнепригодным. Это нормально. Я рад, что нашел аргументы, которые заставят вас прислушаться к моим доводам. Ну так как, подавать мне еще одно ходатайство о допросе продавщицы Кривенковой?

– Не нужно, – вздохнула Рыженко. – Оставьте мне ее координаты, я ее вызову. Идите, Виталий Николаевич, празднуйте победу. Заслужили.

Впервые за без малого три недели следователь Рыженко назвала его по имени. Вот это была настоящая победа!

– Надежда Игоревна, следователь и адвокат на правовом поле всегда соперники, иногда даже враги, я это понимаю, и вы тоже понимаете. Но в данном случае у нас с вами появилась общая цель: раскрыть истинный замысел этой комбинации и найти истинного виновника. Ведь вы, я надеюсь, теперь уже не сомневаетесь, что имела место какая-то мудреная комбинация?

– Не знаю, не знаю, – покачала головой следователь. – Я не вижу цели подобной комбинации, не вижу мотива. Пока что я не готова с вами сотрудничать и играть на одной стороне. Я согласна с тем, что допустила некий промах, и готова его исправить, но не более того.

Ну конечно, подумал Кирган, эта Рыженко – бой-баба и просто так не сдаст свои позиции, но она поддается убеждению, у нее хватает гибкости, значит, не все еще потеряно. Будем надеяться, что она не настолько упертая в своей ненависти, как показалось ему вначале.

Домой он вернулся вполне удовлетворенным, хотя и страшно уставшим и голодным. Впервые за последний год у него мелькнула мысль, что от своей деятельности он может получать какие-то положительные эмоции.

Тогда, в 1995 году, Виталий решил, что если можно адвокатской практикой зарабатывать деньги, то он и будет их зарабатывать, но не любой ценой. Каждый человек сам для себя определяет, до какого предела может дойти, а какую грань не переступит ни при каких условиях. Виталий Кирган сказал себе, что никогда не понесет в следственный изолятор «маляву» или наркотики. И никогда не будет давать взятки следователям и прокурорам для того, чтобы освободить от ответственности или наказания убийц, насильников и педофилов. И не будет «шестеркой» у бандитов. Он тщательно и придирчиво будет следить за ходом следствия, изучать материалы дела, выкапывать малейшие «блошки» и несостыковки, как и полагается добросовестному адвокату, а уж если его подзащитный окажется человеком, попавшим в криминальную ситуацию по глупости или недоразумению, человеком, которого просто жалко, которого подставили или сделали «стрелочником», то за такого не грех и взятку дать. Кроме того, у любого адвоката есть возможность выбирать клиентов и не браться за дела, которые кажутся финансово неперспективными. Он будет выбирать только тех клиентов, за защиту которых можно получить хорошие деньги. Пусть не такие большие, как у того адвоката, который разговаривал с ним в кафе, но достаточные. И особое внимание станет уделять тем случаям, когда под следствием оказываются несовершеннолетние, вся вина которых в том, что они по глупости и недомыслию оказались в плохой компании. Особенно если у них состоятельные родители, которые смогут оплатить его услуги. Но для того, чтобы так свободно выбирать клиентов, ему надо было уйти из консультации и начать работать в адвокатской конторе, что он и сделал, к неудовольствию отца.

Жизнь вошла в просторную и относительно безопасную колею и покатилась вперед. Так она и катилась бы, если бы не случилось то, что случилось. После этого Виталий Кирган почувствовал отвращение к своей работе. А вот спиртное, напротив, отвращения не вызывало. И неизвестно, сколько времени

продлился бы этот тяжкий период пребывания в медленно засасывающем его болоте, если бы не появились странные и забавные старики, Маргарита Михайловна и Борис Леонидович, которых Кирган про себя любовно называл «мое старичье», хотя внешне старался казаться ершистым и ни в чем с ними не соглашаться. Особенно с Марго, которая совершенно задолбала его своим Конфуцием. Она так часто, к месту и не к месту, его цитирует, что слова великого китайца волей-неволей оседают в голове Виталия, и он то и дело о них думает. Как будто ему больше подумать не о чем!

Но ведь старушка Марго оказалась права: Рыженко изменила свое отношение. Или это Конфуций прав?

Он не любил заниматься хозяйством, терпеть не мог мыть посуду и после развода, оставшись один, регулярно покупал в супермаркете одноразовые тарелки, которые выбрасывал после каждой трапезы. Вот и сейчас он, погруженный в размышления, доел что-то невнятное, купленное по дороге в ближайшей кулинарии, выбросил тарелку и магазинные контейнеры в мусорное ведро, налил себе чаю и сделал бутерброд с белым хлебом и шоколадным маслом, которое любил с самого детства. Мысли крутились вокруг Натальи Аверкиной, то и дело соскальзывая на следователя Рыженко, и Виталий чувствовал, что где-то спряталась маленькая слабенькая мыслишка, которая то и дело высовывала головку из своего убежища и тут же пряталась снова. Он перебирал в голове разные слова и фразы, стараясь выманить пугливую юркую мыслишку, наконец уловил момент и ухватил ее за ушко: кто оставил Кате Аверкиной наследство? Почему никому, в том числе и ему самому, не пришло в голову этим поинтересоваться? Почему Рыженко ничего не проверила? Не видела оснований? Ну да, ее можно понять, ведь никто в виновности Натальи не сомневался, и наследодатель тут совершенно ни при чем. А если…

И снова Виталий сидел в «допросной» и ждал, пока конвой приведет подзащитную. Сегодня пришлось ждать особенно долго: ему сказали, что все конвоиры заняты, Аверкину некому привести. Наконец она появилась, уже в другом свитере, не таком просторном, но все в тех же спортивных брюках. Лицо еще больше осунулось, глаза потухшие, губы потрескавшиеся.

– Вы попросили погадать на Катю? – первым делом спросила она, даже не поздоровавшись с Кирганом.

– Да, у нее все хорошо, не волнуйтесь.

Он постарался обойтись максимально обтекаемой формулировкой, чтобы не вдаваться в подробности. И кажется, Наташа поняла, что он не расположен обсуждать, «как там Катя», потому что про гадание больше ничего не спросила.

– А с Ленаром вы виделись? Спросили про похороны?

Виталий старательно описал платье Маргариты Михайловны, пытаясь ничего не перепутать. Наташа недоверчиво покачала головой:

– Не похоже на маму, чтобы она купила Кате платье, да у нее и денег лишних нет, наверное, на похороны с трудом наскребла. Вы меня обманываете.

А не такая уж она дура, как ему показалось вначале и как думает следователь, просто растерянная и оттого плохо соображающая девчонка. Он решился еще на одну ложь:

– Платье купил Ленар и передал вашей маме.

– И она взяла?

Кажется, Наташа снова ему не верит.

– Взяла, – подтвердил он, опасаясь выглядеть чересчур честным.

– И после этого прогнала Ленара с похорон?

– Получается, что так.

– Все-таки она чудовище… – Наташа опустила голову еще ниже и горько заплакала.

Кирган мысленно упрекнул себя за то, что так неудачно соврал. Надо чем-то ее отвлечь.

– Вспоминайте всех, кого вы за свою жизнь обидели, – потребовал он, будто не замечая ее слез. – Кто мог бы злиться на вас, ревновать, мстить.

– Да никто… – прорыдала Наташа, комкая в ладони бумажный платочек. – Я не знаю… Почему вы решили…

– Вы знаете того, кто оставил наследство вашей сестре? – жестко продолжал адвокат.

Наташа как-то сразу перестала плакать и подняла опухшее покрасневшее лицо.