Бой за станцию Дно
Шрифт:
Никто не подошел, не спросил: как доехали. Пришлось втискиваться в автобус последним. Под левым ухом сипло дышал мужичок от сохи с крепкими надутыми щеками.
– Откуда сам-то?
– спросил мужичок между вдохом и выдохом.
– Никак из Москвы?
– Из пригорода, - отозвался Сычев, подделываясь под мужичка, но тот оказался не так-то прост.
– Понимаешь, какая незадача, - дышал он в ухо.
– Сам-то из Сибири. Из Крутоярска. Прибыл с дарами нашей земли. Знал бы, у тебя остановился. А то ночь на вокзале провел.
–
– Конечно. Ты потом дашь адресок, я запишу. В какой части служил?
– В первом батальоне.
– Я в минометном дивизионе, вторая батарея. Все-таки выжили мы с тобой, приятель. Значит, было за что. Зови меня Григорием Ивановичем. Давай вместе держаться, а то я смотрю, тут одни доходяги. Номер возьмем на двоих - забито?
– Спасибо за приглашение. Я подумаю.
Гостиница оказалась вполне веселенькой, словно с открытки. У окошка тотчас наросла очередь. Подполковник Неделин опять наскочил на Сычева.
– Чего стоишь, действуй! Только не бери четвертый этаж, вода не достает.
– А душ в номере есть?
– спросил Сычев.
– Между прочим, разведчик, сам мог узнать. После завтрака собрание в военкомате. К тебе просьба выступить. Обдумай тезисы.
– Неделин погрозил Сычеву пальцем и побежал дальше, он был при деле.
Аркадий Миронович решительным образом толкнул дверь с матовым стеклом, ведущую за перегородку, и очутился перед женщиной в золотых кудряшках, демонстрирующих всесилие современной химии.
– Здравствуйте, - сказал он.
– Я к вам. Весьма срочно.
– Здравствуйте, - сказала она.
– Я вас ждала.
– Тонваген не приезжал?
– спросил он, кивая в сторону улицы.
– Какой тонваген?
– спросила она.
– Все ясно, - сказал он.
– В таком случае будет передвижка.
– Скорей бы, - сказала она.
– Ждем не дождемся, когда нас снесут. Или будет передвижка - как вы думаете?
– Я предлагаю построить новую коробку. На девять этажей. С лифтом.
– Значит вы "за"?
– обрадовалась она.
– Ведь здесь пройдет проспект Победы.
– Сначала решим наши вопросы. Тамара Петровна, это вам, - в руке Сычева оказалась ярко-рыжая банка.
– Исключительно натуральный. Для бодрости.
– Какая интересная баночка, Аркадий Миронович. Спасибо. А это вам. Второй этаж, номер шестнадцатый, - и протянула ему ключ с деревянной грушей.
На лестничной площадке его остановил однорукий инвалид.
– Постой-постой. Знакомая личность, - говорил он, завороженно вглядываясь в Сычева.
– Узнаешь?
– Простите, не узнаю, - сухо отвечал Аркадий Миронович.
– Вечер воспоминаний состоится по программе.
– Во дает!
– восхитился однорукий.
– Ты же из первого батальона?
– Из первого, - неохотно признал Сычев.
–
– Предположим.
– Ребята, - вскричал однорукий, оповещая собравшихся на лестнице. Это же Аркашка Сыч. Он меня раненого из нейтралки выволок.
– Не узнаю. Не помню, - ответил Аркадий Сычев, он и впрямь ничего не мог вспомнить при виде этого юркого крикливого инвалида.
– Я же Пашка Юмашев, - отчаянно причитал однорукий в надежде пробудить память криком.
– Давайте потом поговорим, - предложил Аркадий Сычев.
– И Сергея Мартынова не помнишь?
– не унимался Юмашев.
– Комбата нашего.
– Мартынова хорошо помню, - сказал Сычев.
– Его ранило в бою за станцию Дно. Прекрасный был командир. Где он сейчас?
– Ищем. Не отзывается, - радостно говорил Павел Юмашев, довольствуясь и той малой частицей общности, какая пришлась на его долю здесь, на проходе, у лестницы, где, казалось, сам воздух был напоен воспоминаниями.
– Мы с тобой еще поговорим. Непременно, - крикнул он в спину Аркадия Мироновича.
Дежурная по этажу проводила его до дверей. Аркадий Миронович вошел в номер и тут же понял, что в его жизни все наладится: что надо - забудется, что надо - вспомнится. Перед ним, прямо от окна, лежала Волга, струилась Волга, изливалась Волга, бежала неоглядно и мощно. Она одна на всех нас, одна на 275 миллионов, какой же она должна быть, чтобы ее хватило на каждого из нас. Такая она и есть. Без Волги мы были бы другим народом.
Стоял на рейде сухогруз. Речной трамвай взбивал нервную рябь, которая тут же растворялась в спокойствии вод. Из-за дальнего мыса выступал белокрылый нос. На косогоре маячили деревушки. А я ведь не был на Волге много лет - как я смел? Как мог пробыть без нее? Но и вдали от нее я знал, что она есть, она струится и катится, и течёт - в моих жилах, в моей судьбе.
Так размышлял, стоя у окна, Аркадий Сычев, бывший разведчик, рядовой, а ныне ветеран 122-й бригады, он стоял и чувствовал, как эти мысли очищают его, освобождают от суетности и маяты. Итак, что же там было? От чего он сбежал? Тяжелый, практически беспощадный разговор с Васильевым. Ссора с Вероникой - и бегство в поезде. Вот что было за его спиной. Но это, если можно так выразиться, есть ближняя спина - спина недельной давности. Что от этой спины развеется, что останется через полгода?
Но есть за его спиной и другое прошлое. Оно незыблемо, как скала, - и вечно, как Волга. Этому другому прошлому сорок лет, оно никогда не переменится - оно навсегда.
Это мое эпическое прошлое. Мой эпос, мой зарок. Недельные воспоминания корчатся в судорогах боли, я перешагиваю через них, брезгливо, как перешагивают через грязный клопиный матрас - и попадаю в тихую спокойную комнату моей памяти, не все углы в ней высветлены, зато какой покой разлит вокруг, хотя тогда все вокруг грохотало - но воспоминания, как известно, беззвучны.