Бояре висячие
Шрифт:
Теперь трудно с уверенностью сказать, что изменило первое решение. Может быть, его приняла сама Екатерина, без советчиков, решивших от него отказаться. Зачем поднимать старую историю, напоминать о судьбе Федоса. А вид истерзанного голодом и лишениями тела мог сказать о худшем виде насилия, чем простое убийство. И вот приходит второе решение — похоронить. Все равно где, все равно как, лишь бы поскорее. Цена лжи, ставшая ценой жизни, теперь была Федосом выплачена сполна.
Только вот смысл лжи — как судить о нем с перспективы прошедших веков? Екатерина — ей оставалось пробыть на престоле каких-нибудь тринадцать с половиной месяцев. Меншиков не на много дольше сумеет удержаться у власти. Правда, он добивается от «самодержицы» всех возможных гарантий: завещания в пользу сына Петра царевича Алексея и согласие на обручение с ним, 12-летним ребенком, своей взрослой дочери, отныне «государыни-невесты». Но появятся новые фавориты, и через четыре месяца после смерти Екатерины Меншиков
Толстого в Соловецкий монастырь решили еще совместно Меншиков и Екатерина. Возраст, заслуги по тайному сыску — ничто не было принято во внимание, не облегчило его участи. Впрочем, и его не стало в 1729 году.
Зато осталась память о Федосе, человеке, знавшем обстоятельства прихода к власти «самодержицы всероссийской». И как же многому он мешал: красивой легенде о преданной супруге и верной продолжательнице петровских начинаний, всей своей жизнью заслужившей право на царский венец, но и утверждению законности прихода на престол ее потомков. Кому бы могла понравиться подобная история в царствующем доме, и это хорошо усвоили официальные историки. Чернец Федос был оставлен человеком без оправдания, заслужившим свой конец и молчание исследователей.
Листы «Березовского дела»
Письмо: «Батюшка, о разлучении твоем с нами сокрушаемся и недоумеваем: нет ли от досаждения нашего твоего на нас гневу. Дашка и Варька».
Ответ: «Дарья Михайловна да Варвара Михайловна, здравствуйте на лета многа. Челом бью за ваше жалованье, что жалуете пишете о своем здравии. Засим Александр Меншиков».
Время — последние годы XVII века. Корреспондентки — дочери стольника Михаила Арсеньева, с раннего детства определенные в подруги к сестре Петра, царевне Наталье, и «Алексашка» Меншиков. Пока еще только денщик, но и постоянный спутник молодого Петра. Приближенный, выделенный среди всех, но все равно безродный. Историки так и не узнают ничего достоверного о его происхождении, родителях, детстве. Единственное, по-видимому, точное указание — прошение клира церкви села Семеновского под Москвой, что похоронены-де близ храма родители «светлейшего» и сестра Екатерина, да вот денег никаких на помин не дается. Меншиков меньше всего склонен вспоминать прошлое. Родители могли быть родом из Семеновского, могли жить там по приказу сына — какая разница… Как бы ни родилась дружба с денщиком, но тянется она у сестер Арсеньевых годами. «Девицы», как станут их называть между собой Петр и Меншиков, пишут письма, ждут встреч, просят разрешения приехать повидаться то в Нарву, то в Воронеж, то в едва успевший родиться Петербург. И приезжают — иногда с царевной Натальей, чаще одни. Не могут приехать, не получают милостивого разрешения, шлют подарки — штаны, камзолы, голландского полотна рубашки, «галздуки». Только бы Данилыч чего пожелал, только бы пришлись ему по душе посылки.
Подходит к концу лагерная жизнь, и Петр I поддерживает Меншикова в неслыханном по тем временам решении — пусть поселит «девиц» в своем московском доме вместе с собственными сестрами. Это у них найдет пристанище и Катерина Трубачева — будущая Екатерина I. Письма к Петру теперь пойдут с целой литанией женских имен: «Анна худенькая» — меншиковская сестра, «Катерина сама-третья» — будущая императрица с будущими цесаревнами Анной и Елизаветой; по-прежнему «Варька» и «Дашка».
Собирается навести порядок в своих семейных делах Петр, приказывает сделать то же и Меншикову. Пусть обвенчается с Дарьей, редкой красавицей, скорой на слезы, не слишком бойкой, не слишком крепкой и здоровьем. Варвара — маленькая, сутулая, зато редкой образованности, ума, железной воли — все равно остается в доме теперь уже супругов Меншиковых. Варвара умеет хранить верность (Меншикову? своим несостоявшимся надеждам?) и останется незамужней. У нее свое честолюбие, полностью растворившееся в успехах меншиковской семьи. Это Дарья будет всего опасаться, ото всего отговаривать, от каждого огорчения пускаться в слезы. Зато рука Варвары во всем поддержит, направит, заставит не задумываясь идти вперед и вперед. О чем только не грезит она для «светлейшего», своего «светлейшего»! Тщеславие Менши-кова… Ему давно мало его исключительного положения при дворе. Вчерашнему безродному нужна собственная корона, наследственный престол. Пусть не русский, хотя бы герцогский Курляндский. В этой борьбе испытанный ход — правильно решенные браки дочерей, и старшая, Мария, уже десяти лет оказывается невестой сына старосты Бобруйского — Петра Сапеги. Марии едва исполнилось пятнадцать, и только что вступившая, благодаря Меншикову, на престол Екатерина I присутствует на ее обручении, которое торжественно совершает Феофан Прокопович.
Впрочем
Полное торжество? Да, но только на три месяца. Можно легко справиться с мальчишкой-императором, совсем не просто углядеть за ходом всех придворных интриг. Меншиков явно слишком быстро успокаивается на достигнутом. Как мог он, один из самых тонких и опытных царедворцев, не помнить о зыбкости любых союзов, любого соотношения сил, если ставкой становится полнота самодержавной власти. Впрочем, любой власти. Очередной розыгрыш у трона — и 7 сентября Меншиков под арестом. Дальше ссылка с семьей в Раненбург «до окончания следствия». Правда, пока еще никто не знает смысла обвинения — все зависит от формирования придворных групп. Члены Верховного тайного совета сходятся на одном: надо изолировать от двора Меншикова, но не менее важно немедленно изолировать Варвару Арсеньеву. Перехваченная по дороге в Раненбург — кто же сомневался, что помчится она именно туда! — «проклятая горбунья», как отзовутся о ней новые фавориты императора — Долгорукие, направляется в монастырь в Александровскую слободу, где столько лет продержал Петр своих старших, державших руку царевны Софьи сводных сестер. Борьба за Меншикова с участием Варвары представляется слишком опасной для тех, кто сумел пошатнуть могущество «светлейшего».
27 марта следует указ об окончательном обвинении Меншикова и суровейший приговор. Чего лишился «светлейший» — миллионного или многомиллионного состояния, — возможно ли это подсчитать? В одной только Малороссии у бывшего денщика числилось четыре города, восемьдесят восемь сел, девяносто девять деревень, четырнадцать слобод, одна волость. И это — не считая владений на великорусских землях, в Прибалтике и отдельных городах. А меншиковские переполненные добром дворцы, достающиеся как высшая награда членам царской семьи? А двор из родственников и свойственников «ее высочества обрученной невесты» Марии Александровны, на содержание которого выдавалось в год тридцать четыре тысячи рублей, больше, чем дочери Петра цесаревне Елизавете Петровне? По описи у Марии девяносто восемь вещей с бриллиантами и двести сорок одна «с бриллиантовой искрой».
После конфискации всего движимого и недвижимого имущества Меншикова с семьей ждала «жестокая ссылка» в Сибирь. Но Верховный тайный совет не забыл и Варвару Арсеньеву. Ее было указано постричь в Белозерском уезде в Горском девичьем монастыре под именем Варсонофии безвестно — без упоминания в монастырских документах, содержать в келье безысходно под присмотром четырех специально выделенных монахинь, и главное — следить, «чтоб писем она не писала». Почем знать, не ее ли усилиями в Москве в марте 1728 года, за несколько дней до вынесения приговора Меншикову, появилось у Спасских ворот Кремля «подметное письмо» в пользу «светлейшего».
Под неусыпным караулом двадцати отставных солдат Преображенского полка всю меншиковскую семью везут в ссылку. У охранников есть четкое предписание: «Ехать из Раненбурга водою до Казани и до Соли Камской, а оттуда до Тобольска; сдать Меншикова с семейством губернатору, а ему отправить их с добрым офицером в Березов. Как в дороге, так и в Березове иметь крепкое смотрение, чтоб ни он никуда и ни к кому никакой пересылки и никаких писем ни с кем не имел». На тех же условиях и той же дорогой проехали десятки и десятки людей, только тогда под «пунктами» предписания стояло иное имя — всесильного и беспощадного Меншикова.
На восьмой версте от Раненбурга первая непредвиденная остановка — обыск для проверки: не осталось ли у ссыльных каких лишних вещей по сравнению с первоначально разрешенным самим Верховным тайным советом списком? Лишние вещи действительно оказываются и тут же отбираются. У самого Меншикова — изношенный шлафрок на беличьем меху, чулки костровые ношеные, чулки замшевые и две пары нитяных, три гребня черепаховых, четыре скатерти и кошелек с пятьюдесятью копейками. Хватит бывшему «светлейшему» того, что на нем, трех подушек и одной простыни. У княжен обыск обнаруживает коробочки для рукоделья с лентами, лоскутками, позументами и шелком. В наказание Меншиковы должны ехать каждый в единственной одежде, которая так и прослужит им бессменно до конца ссылки, каким бы ни оказался этот конец.