Боярин
Шрифт:
Ближе к полуночи Любава спросила:
– Ты чего это с боку на бок ворочаешься? Устал ведь…
– Что-то тяжко на душе, – ответил я. – Завтра перед закатом Звенемир на дорогу дальнюю гадать будет. Как бы этот хрыч не прогадал…
– А Ольга-то что?
– Сказала, что сама справится, только все одно: муторно как-то.
– У нас еще целый день в запасе и ночь Купальная, придумаем что-нибудь, – зевнула она сладко и на бок повернулась. – А пока спи.
– Спать мне надо. Спать… спать, – уговаривал я себя в душной монашеской келье, так далеко от дома.
За окном, баюкая уставший за долгий день город, шуршал волнами прибой, лениво перекликались стражники на башнях царьградских,
Вечером, лишь только солнце скрылось за окоемом, начался праздник Купалы*. Потянулся народ на берег Днепра, нарядные, венками и травами разукрашенные шли люди с песнями веселыми на свадьбу Месяца с Красным Солнышком. Поднялись на зеленый холм. Рядом бор шумит, под холмом река полноводная, над головой небо звездами разукрашено. Здесь, на холме, для Купалы капище поставили. Посреди требища камень неподъемный – крада [49] Божия. Рядом чуча соломенная, сам Купала-Бог. Частоколом все это огорожено, а вход цветами и ветвями украшен.
49
Крада – место жертвоприношения. Алтарь
* Купала (купа – куст, сноп сухих растений, травы) – один из важнейших праздников славян, время наивысшего развития творческих сил природы. Праздник начинался с вечера, длился всю ночь и заканчивался, когда на небосвод всходило солнце. Считалось, что ранним утром Купалина дня «солнце грае», встречаясь с месяцем. Славяне украшали себя венками и поясами из трав, уходили на берега рек, пели, водили хороводы, играли в ручеек. «Живым огнем» разжигали костры и прыгали через них. С горы скатывали горящие колеса, как символ солнца, выражая таким образом поворот солнца на зиму. С шутками, притворным плачем и непристойными песнями сжигали соломенную куклу Купалы. На рассвете сбрасывали одежды и купались, чтобы снять с себя злые немощи и болезни. В купальскую ночь, по преданиям, происходили всякие чудеса: цвели редкие загадочные травы (разрыв-трава, папоротник и т. д.), открывались невиданные клады. В эту самую короткую ночь в году, открывались проходы между Навью и Явью. Нечисть (Навье семя) получала доступ в реальный мир (Явь), а у человека появлялась возможность беспрепятственно «заглянуть за грань». Этим пользовались как простые люди (девушки гадали, плели венки и пускали их по течению; если венок подбирал юноша, то считалось, что этот выбор сделан самой Долей – богиней Судьбы), так и ведуны, колдуны и ведьмы. В Купальную ночь жрецы проводили обряд Великого Пророчества, предсказывая ближайшее будущее роду, племени или стране. Позднее христианская церковь заменила Купалу праздником Иоанна Крестителя. В результате появился странный гибрид – Иван Купала.
На капище народу набилось – не протолкнуться. Бояре и знатный люд, городские и посадские жители поближе к краде жались. За ними послы от земель, подвластных Киеву, потом купчины новгородские с челядью и охранниками-воинами стояли. Чуть подальше вольная русь, гребцы и холопы толпились. Тесно на требище. Скоро в путь дальний отправляться, а в христианской Византии навряд ли случай представится с богами родовыми попраздновать.
Объявил Звенемир начало праздника, велел послухам раму перед чучей поставить, стали Живой огонь [50] добывать. В раму бревно затесанное вправили, вервьем его обмотали. Запел кощун Звенемир, ритм помощникам своим задал. Потянули младшие ведуны за концы веревочные, закрутилось бревно, о подставу тереться острием стало. Нагрелась подстава от трения,
50
Живой огонь – самородный, лесной, деревянный, царский, вытертый из дерева
– Радуйтесь люди! – крикнул ведун и веточек на горящий мох подложил. – Огонь Сварожич на землю пришел. Очистить нас от скверны хочет.
– Слава Огню Сварожичу! – Младшие ведуны веревку ослабили и с песнопениями торжественными факелы в костер сунули.
– Слава! Слава! Слава! – отозвался дружно народ.
– Слава Роду и детям его! – Послушники у ведунов огонь животворный забрали и капище посолонь обнесли.
Затрещали сухие ветки, заплясали языки пламени на кострищах очистительных, что вокруг капища расположены.
– Слава! Слава! Слава! – троекратное славление к небу полетело.
– Слава Купале, дарителю первоцвета!
Подпалили послушники чучу, ярко вспыхнула прошлогодняя солома, к звездам дым белесый подниматься стал. А народ новый кощун затянул.
Быстро Звенемир с младшими ведунами обряд провели. Требу Сварогу, Перуну и остальным богам совершили, а около полуночи время для гаданий и предсказаний пришло.
– Чует мое сердце, что добром это не кончится, – шепнула мне Любава, когда ведун Звенемир бросил куриные кости на каменную плиту крады.
– Ну, а мы-то здесь на что? – подмигнул я жене. – Или зря к торжеству готовились?
А ведун меж костей зерно сыпать начал. Целой горсти не пожалел. Потом воды в миску золотую плеснул и рядом с зерном выставил.
– Несите Вещуна, – сказал он младшим ведунам.
Притих народ на капище. Все ждут, что им на ближайший год Вещун напророчит.
И мы с женой стоим. Рядом с нами Глушила с Велизарой, по левую руку Дарена, а по правую руку Кветан с Томилой пристроились. Жена у конюшего вширь раздалась. Дородной да спокойной стала. Лишь порой на Любаву косилась опасливо, а так ничего. Обвыклась. А моя жена, на нее глядючи, только усмехалась хитро.
– А новгородцы-то где? – спросил меня Кветан.
– Вон, там, – махнул я рукой в сторону выхода. – Насилу уговорил их в наши дела не вмешиваться. Еще не хватало, чтобы из-за Звенемира земли удельные меж собой перегрызлись.
– Боюсь, что не стерпят они, если заварушка начнется, – сказал конюший. – Мужики правильные, за то и пострадать могут.
– Надо сделать так, чтобы до дурного дело не дошло, – сказала Любава.
– Что-то на этот раз ведун не слишком торопится, – Дарена животик свой огладила.
– А чего ему торопиться? – пророкотал Глушила. – Еще устанет, а потом до Перунова дня хворать будет.
– Не тошнит тебя? – повернулась Любава к Одноручке.
– Нет, – улыбнулась та. – Помогла твоя травка. Дурноту словно рукой сняло.
А меж тем возле крады действо продолжалось. С песнопениями величавыми стали ведуны вокруг камня жертвенного обходить. Каждый, кто напротив Купалы останавливался, кланялся чучелу до земли и первоцветов связку в солому запихивал. Очередь до Звенемира дошла. Согнул он спину перед Купалой, а когда разгибаться начал, в сторону старика повело. Едва успел его младший ведун подхватить, а то так и упал бы на требище.
– Гляди-ка, – усмехнулся Глушила, – а Звенемир-то, чай, пьяный.
– Зря ты на старика напраслину возводишь, – сказала Любава. – Ясно же, что голова у ведуна закружилась.
– Совсем Звенемир сдал, – вздохнула Велизара. – Я к нему анадысь с пропажей пришла. Так он с меня куну целую взял. Ворожил-ворожил, а толку никакого. Так рогач и не нашла.
– Дался тебе этот рогач! – шикнул на нее молотобоец. – Я же тебе новый вырезал.
– Старый-то лучше был, ухватистей, – горько вздохнула Велизара. – Я к нему так приноровилась…