Бойцовский клуб (перевод Д.Савочкина)
Шрифт:
«Просто здорово», — говорю я. Правда.
8
Мой шеф послал меня домой из-за всей этой засохшей крови на моих брюках, чем очень меня обрадовал.
Дыра, пробитая в моей щеке, никогда не заживёт. Я иду на работу, и мои подбитые глаза — это два чёрных бублика вокруг тоненьких дырочек, сквозь которые я смотрю на окружающий мир. До сегодняшнего дня меня здорово выводило из себя то, что я стал настоящим мастером Дзен, и никто даже не заметил. По прежнему,
Пчёлы сбегают.
Трутень может улететь.
Матка — их раба.
Ты отвергаешь все владения мира и свою машину и идёшь жить в снятый дом в токсической загрязнённой части города, где поздно ночью ты можешь слышать, как Марла с Тайлером у него в комнате называют друг друга жопоподтирачкой.
«Возьми это, жопоподтирачка».
«Сделай то, жопоподтирачка».
Проглоти это. Успокойся, крошка.
Просто по контрасту, это делает меня спокойным маленьким центром вселенной.
Меня, с моим подбитым глазом и засохшей большим чёрным пятном кровью у меня на штанах, я говорю ПРИВЕТ каждому человеку на работе. ПРИВЕТ! Посмотрите на меня. ПРИВЕТ! Я настолько ДЗЕН. Это КРОВЬ. Это НИЧТО. Привет. Всё — ничто, и это так клёво — быть просветлённым. Как я.
Вздох.
Посмотри. За оком. Птица.
Мой шеф интересуется, моя ли это кровь.
Птица летит по ветру. Я пишу маленький хайку у себя в голове.
Совсем без гнезда
Птица зовёт мир домом
Жизнь — лишь работа
Я считаю на пальцах: пять, семь, пять.
Кровь, она моя?
Да, говорю я. Частично.
Это неправильный ответ.
Как будто это большое дело. У меня есть две пары чёрных брюк. Шесть белых рубашек. Шесть пар нижнего белья. Минимум для выживания. Я иду на бойцовский клуб. Такое случается.
— Иди домой, — говорит мой шеф, — переоденься.
Мне начинает казаться, что Тайлер и Марла — это один и тот же человек. Кроме, разве что, их трахулек каждую ночь в комнате Марлы.
Делать это.
Делать это.
Делать это.
Тайлер с Марлой никогда не находятся в одной комнате. Я никогда не видел их вместе.
Хотя вы ведь никогда не видели меня и Жа Жа Габора вместе, но это не значит, что мы — один человек. Просто Тайлер не выходит, когда Марла по близости.
Но для того, чтобы я мог постирать брюки, Тайлер должен показать мне, как делать мыло. Тайлер наверху, а кухня наполнена запахами гвоздики и палёного волоса. Марла лежит на кухонном столе, выжигая на внутренней стороне ладони своей гвоздичной сигаретой и называя себя жопоподтирачкой.
— Я приветствую своё гниение и разложение живьём, — говорит Марла вишенке на конце сигареты. Марла ввинчивает сигарету в мягкое белое тело своей
Тайлер наверху, у себя в спальне, разглядывает свои зубы в моём зеркале, и говорит, что он нашёл мне работу официантом на подмене.
— В «Прессман Отеле», если ты можешь работать по вечерам, — говорит Тайлер, — работа поддержит в тебе здоровую злость.
«Да, — говорю я, — какая разница».
— Они заставят тебя одеть белый галстук бабочкой, — говорит Тайлер, — и тебе нужно будет быть там в белой рубашке и чёрных брюках.
Мыло, Тайлер. Я говорю: «нам нужно мыло. Нам нужно сделать немного мыла. Мне нужно постирать брюки».
Я держу ноги Тайлера, пока он двести раз качает пресс.
— Чтобы сделать мыло, нам нужно перетопить жир, — Тайлер просто набит полезной информацией.
Кроме своих трахулек, Марла с Тайлером никогда не находятся в одной комнате. Если Тайлер где-то рядом, Марла его не замечает. Это наверное наследственное. В точности так мои родители были невидимы друг для друга. А затем мой отец уезжал, чтобы устроить новые выборы.
Мой отец всегда говорил:
— Женись до того, как секс станет рутиной, или ты никогда не женишься.
Моя мать говорила:
— Никогда не покупай ничего с нейлоновой молнией.
Мои родители никогда не говорили ничего, что ты мог бы вышить на подушке.
Тайлер качнул пресс сто девяносто восемь раз. Сто девяносто девять. Двести.
Тайлер одет во что-то наподобие фланелевого купального халата и вьетнамки.
— Выгони Марлу из дома, — говорит Тайлер, — Пошли Марлу в магазин за банкой щёлока. Щёлока в хлопьях. Не кристаллического. Просто отделайся от неё.
Мне снова шесть лет, и я передаю сообщения туда — сюда между моими незнакомыми друг с другом родителями. Я ненавидел это, когда мне было шесть лет. Я ненавижу это сейчас.
Тайлер начинает делать приседания, а я иду вниз, чтобы сказать Марле: щёлок в хлопьях, и я даю ей десятидолларовую купюру и мой проездной на автобус. Пока Марла ещё сидит на кухонном столе, я забираю гвоздичную сигарету у неё из рук. Мило и легко. Кухонным полотенцем я вытираю ржавые пятна на руке Марлы, где показываются и начинают кровоточить ожоги. Затем я одеваю на её ноги туфли на высоком каблуке.
Марла смотрит сверху на то, как я разыгрываю всю эту джентльменскую рутину с её туфлями и говорит: — Я сама вошла. Я не знала, что кто-то есть дома. У тебя входная дверь не запирается.
Я ничего не говорю.
— Ты знаешь, презерватив — это хрустальная туфелька нашего поколения. Ты облачаешься в него, когда встречаешь незнакомца. Ты танцуешь всю ночь, а затем просто выбрасываешь его. В смысле, презерватив. Не незнакомца.
Я не разговариваю с Марлой. Она может влезть в мои группы поддержки или к Тайлеру, но она никак не сможет стать моим другом.