Бойцы, товарищи мои
Шрифт:
Поползли по склону.
Облепленные глиной сапоги скользили.
Сверху надвинулся выступ, в который врос дзот. Кажется, он вот-вот сорвется с горы, покатится вниз, сорвет крадущихся, карабкающихся людей.
Выше… выше… Метров сто, девяносто, семьдесят…
И все — тишина. Предрассветный сон, или… Шестьдесят метров, пятьдесят… А, дьявол!..
Поскользнулся, покатился сверху Горохов. Подсек Германа. Весь напружинившись, Чолпонбай раскинул руки, врос в камень. Удержал ротного. Тот — Германа. Уф-ф…
И
Чолпонбай махнул им, давая понять, что справится сам. Пока помогал Горохову, подсаживал Германа, успел рассмотреть то, что видел вчера в бинокль.
Вдавливая носки в выемки, цепляясь за корневища, выбрался на выступ. Рядом Горохов и Герман. Дальше вверх — козья тропка. Вот и амбразура — видна щель. А может, все-таки наблюдают? Молчат…
Горохов глазами дал понять Герману, чтобы он приготовил гранаты, оставался здесь. Сам с Чолпонбаем неслышно скользнул к двери дзота…
На левом берегу командир полка не отводил бинокля от глаз. Временами он видел группу Горохова, понял, что она поднялась к самому дзоту. Затем пропала…
Шли секунды, минуты… Если все в порядке, если этот дзот будет обезврежен, то они должны дать условный сигнал.
Но не видно ни Германа, ни Тулебердиева, ни самого Горохова.
Почти рассвело. Пора начинать переправу. Теперь все зависело от их сигнала.
Казакевич так долго и напряженно ждал, что чуть не пропустил мгновение, когда, появившись из-за дзота, Горохов трижды поднял над головой автомат.
Самая опасная огневая точка обезврежена!
Подполковник схватил телефонную трубку:
— Всем двадцатым…
Не договорил.
Показалось, над самым ухом застрочил пулемет. Он бил с крайнего выступа Меловой горы. Оттуда, откуда огня не ждали.
Не зря показалось вчера Чолпонбаю подозрительным расположение плоского камня. Дзот контролировал огнем реку, подход к Меловой горе.
Сейчас пулемет в любую секунду может перенести огонь на тех, кто начал форсировать реку.
— Справа обойти! — крикнул Герман.
— Давай! — крикнул Горохов. — Сорвем переправу, если не заткнем ему глотку! Время, время…
Чолпонбай тронул старшего лейтенанта за рукав, попросил:
— Разрешите мне напрямик? Не успеем в обход…
— На-пря-мик? — Горохов протянул это слово. — Верная смерть, Чолпонбай! Ни одного шанса из сотни…
— Напрямик! — уже требовал Чолпонбай. — А вы бегом в обход. Иначе сорвется переправа! Если и не сумею… не успею… так хоть отвлеку на себя… А вы за это время…
И Чолпонбай трижды поднял над головой автомат — продублировал сигнал.
— Ну, давай, дружище! Вот тебе гранаты…
Горохов
Глина давно уже стерлась с сапог, тело стало легким, будто и не было трудной переправы, подъема, рукопашной схватки в первом дзоте…
Был непонятный прилив сил. Сейчас Чолпонбаю помогали все преодоленные им кручи Тянь-Шаня, месяцы тренировок, учений и что-то еще, неуловимое, неосознанное.
Он только видел, что небо уже розовеет, редеет туман, который скрывал от врага наши войска, уже готовые начать переправу. Она должна начаться немедленно, сразу, как только замолчит пулемет дзота.
Ступенька, карниз, еще ступенька… Вот она, амбразура! Сколько до нее? Метров пятнадцать, больше?
Увидел и ствол пулемета: бьет непрерывно, точно задыхаясь от злобы…
Так… Надо осмотреться. Слева не подобраться: круча. И справа кручи… Выступ этот с дзотом — как огромный кулак, занесенный над переправой.
Чолпонбай прильнул щекой к склону. Чебрец или какая-то другая трава, такой приятный запах. Кажется, чебрец…
Путь только один — напрямик, к амбразуре. Другой дороги нет.
Чолпонбай прицелился, метнул в узкую щель амбразуры гранату.
Ствол пулемета, изрыгающий пламя, вздрогнул, сдвинулся… Граната попала в него, перекувырнувшись, отлетела, скатилась и взорвалась неподалеку от Чолпонбая. Осколки известняка просвистели у самых ушей, меловая пыль ослепила глаза. Чолпонбай выхватил вторую гранату, переждал, пока рассеется пыль, бросил.
Грохнул взрыв. Но пулемет продолжал строчить.
Потом смолк. Из амбразуры высунулся ствол автомата, косо направленный на него. Чолпонбай дернулся вбок, пуля задела плечо, кровь потекла в рукав гимнастерки. Левая рука стала неметь.
Желто-оранжевые круги поплыли перед глазами. Послышались голоса, замелькали лица. На миг увидел себя перед комиссаром полка: просит включить в число первых… «Или если мне комсомольского билета еще не выдали, то и доверить нельзя?»
Струйка дыма, белесый туман… Нет, это не Меловая, это снежные горы Тянь-Шаня… И в них летят пули…
Вытаскивает из горной речки товарища — пули летят в него.
Садится на коня, пули — в коня.
Сажает на плечо сокола — пули летят в сокола.
Пасет овец с братом — пули летят в грудь Токоша!
Пули, пули… «Есть сила сильней… Это — человек!»
Сергей Деревянкин… «Здесь люди надежные!» Пули летят в Сергея.
Надо защитить, прикрыть — и комиссара, и друга, упавшего в речку, и Меловую гору, и Тянь-Шань, и коня, брата Токоша, Сергея…
Гитлеровские парашютисты, десант! Вот уже в штыковую кинулись. Спасибо, Сергей! Спасибо, брат, выручил!