Бойня
Шрифт:
— Понял, — как-то сразу весь поник первый.
— Да не боись ты, — хмыкнул широкоплечий и ядовито усмехнулся. — Мы её, все равно, потому удавим. Ничего твой «батюшка» не узнает.
Неожиданно за спиной заговорщиков раздалось чуть слышное звяканье.
— Что за… — начал было Криг, задрав голову и обернувшись, осекся на полуслове. — Черт, — выплюнул он сквозь зубы.
— Не совсем, мальчики. — Спрыгнув с края навеса, наемница склонила голову набок и, сунув палец в ухо, запрыгала на одной ноге. — Вода натекла, — пояснила она опешившим мужчинам и широко улыбнулась. — Так что, последние пару фраз я, считайте, что не слышала… Ну, что, разойдемся миром или, всё же, потанцуем, сладенькие? А то я немного замерла… — Прекратив прыгать, женщина
— Срань… — поморщился Криг и, смерив презрительным взглядом гибкую, затянутую в насквозь промокший комбинезон фигурку наемницы, с усмешкой хрустнул костяшками пудовых кулаков, — а мне говорили, что ты, вроде как, повыше будешь…
— Отойди! — Взвизгнул первый и неуловимо быстрым, явно заранее отрепетированным движением чиркнул колесиком, видимо, выполняющей роль фитиля примотанной к стволу самопала старой, еще довоенной, пластиковой зажигалки.
Зло зашипели, вспыхивая одна за другой, примотанные к стволам любовно покрытые воском спички; свистнула цепь, и мужчина, прижав ладони к окровавленному лицу, повалился на колени.
— Чтобы нам не мешали, сладенький, — повернулась к громиле наемница, небрежно притоптав упавший в грязь все ещё дымящий карамультук, ласково улыбнулась и отбросила в сторону цепь. — Ну что, милый, потанцуем немного? Погреемся? Или зассал?
****
— Ты что творишь, Дохлая?! — Влетев в трактир, Михо широким шагом пересек зал и навис над меланхолично обгладывающей куриную ножку наемницей. — Ты чего, мутантово отродье, себе позволяешь?!
— Четыре сотни… — невнятно прочавкала девушка. — И, если ты, милый, еще не понял, будет еще пятьдесят за каждый неверный взмах твоего грязного помела.
— Какие, к хренам, сотни?! Ты Барту башку пробила, а у Крига все руки-ноги переломаны! Костоправ сказал: чудо будет, если ходить смогут и, хоть, ложку в руках держать!!
— А в следующий раз и шею сверну для полного комплекта. — Отложив в сторону наполовину обглоданную куриную ножку, Элеум, скрестив на груди руки, уставилась в переносицу Михо тяжелым, немигающим взглядом. — И им, и любому другому, кто на мое добро свой поганый глаз положит. Уяснил? Это мой грузовик, и, если я предпочитаю спать на мягкой кроватке, а не в кабине, это не значит вовсе, что можно пытаться воровать мои вещи.
— А если я сейчас людей кликну? — Опасно прищурился Михо. — У нас для таких, как ты, и столб есть специальный. Костер-то соорудить — дело нехитрое, а вот уголь горит без дыма, сразу не сдохнешь. Батюшка наш уже третий день меня по этому вопросу пилит.
— Вот, значит, как вы тут развлекаетесь, — фыркнула, видимо, совершенно не впечатленная словами старосты женщина и, с сожалением покосившись на недоеденный завтрак, принялась громко хрустя суставами, разминать пальцы. — Можешь попробовать, сладенький. Только подумай вот о чем. Сколько вас здесь? Дворов пятьдесят, так? Значит, народу сотни две… Ну, решите вы меня взять, и что? Огнестрела у вас почти нет, все Легион забрал. А если с самопалами да вилами припретесь… — В руках наемницы рыбкой мелькнуло и тут же пропало лезвие длинного ножа. — Работяги твои кирками махать, конечно, привычны, но они не бойцы. Человек двадцать-тридцать я даже голыми руками положу, точно. Потом вы, конечно, меня может, и сомнете… Ну притащите на костер, ну спляшете свои танцы ритуальные, перепьетесь на радостях… Только вот незадача: твои люди никогда не смогут справиться с той тварью в шахтах. А других охотников я тут что-то не вижу. Сколько у вас, кстати, пропало? Уже семеро, да? — Откинувшись на спинку стула, наемница неспешно покопалась в поясной сумке и извлекла из нее мятую самокрутку. Чиркнула спичка, и в закопченный потолок трактира ударила тугая струя горького, пахнущего дешевым табаком и жжеными гнилыми тряпками, дыма.
— Тварь, — сплюнул Михо и развернулся к трактирщику. — Вамо, я хочу, чтобы ее тут не было до заката.
— Карась,
— Верни. Ей. Деньги. И. Чтобы. Я. Её. Здесь. Не. Видел. — Раздельно прошипел староста и, развернувшись на каблуках, зашагал к выходу.
— Извини, Дохлая. Сама понимаешь… — Устало отложив орудие своего труда в сторону, хозяин трактира, повернувшись к Элеум, широко развел лопатообразные ладони в обезоруживающем жесте. — Ты не смотри, что Карась, как сморчок выглядит, волчара еще тот. И жизнь ему мне испортить, как два пальца обсморкать… Да и, если честно, у меня от тебя на самом деле одни убытки. Всё понимаю. Стрелок стрелку друг и брат, но и края знать надо… Шахтеры уже второй день из-за тебя ко мне не ходят. Поп этот — чистильщик [3] — от общины отлучить грозится. Мешок еще твой дурацкий… Там что у тебя, мясо тухлое, что ли? Всю комнату провоняла…
— А как получилось, что у вас Чистый завёлся? — Неожиданно перебила кабатчика Элеум и, плеснув себе немного самогона, принялась катать стакан между ладоней.
— Да, как-как… — пожал могучими плечами Хряк. — Как всегда. Раньше село под Красным двором ходило, рейдеры за нас крышу держали, а потом, как Легионеры пришли, он и появился. Сначала, как водится, помогать начал. У бабы роды примет, дитя засопливившееся вылечит, кашель рудничный подхватившего добрым словом ободрит, да трав от болей даст. И все это с проповедью, с толком да с мудрым советом. Потом, когда храм построили, бабы наши ему часть запасов тащить стали. Да столько, что скоро оказалось, что в подвалах церкви жратвы не меньше, чем в общинных складах у Карася. Только в отличие от Михо, батюшка на запасах не сидит, а самым бедным раздает. Церковным пайком это называет. А народ-то у нас, видимо, немного туповат, не понимает, откуда «паек» этот берется. Так что, у священника сейчас в городе власти кабы не многим меньше, чем у Михо…
— Ну и объяснил бы им… — Затушив в тарелке окурок, наемница поморщилась и отпихнула от себя остатки завтрака.
— Объяснить? — кабатчик покачал головой. — Пусть поп и хитрец, но при нем спокойнее. Раньше и недели без поножовщины не проходило. Сама понимаешь, работа в забое не сахар… Мужикам пар спускать как-то надо. Зато сейчас — тишь да благодать…
— А-а… — понимающе покачав головой, протянула Элеум. — Тогда давай-ка плесни мне самогону. Выпьем. За порядок.
— Ты извини, дохлая. Но я тебе больше здесь не налью… — Отведя взгляд в сторону, Хряк вытер о передник руки и принялся шарить под стойкой. — Ты мне сорок серебряков дала. Один — за уголь ушел, вчера — на восемь напила-наела, за ночлег — два, за стирку и за девочку с тебя десятка, значит, должен я тебе еще…
— Оставь, — перебила великана девушка, — а когда он вернется, скажи, что мой грузовик в километре отсюда, если западной дорогой ехать. Я буду там еще пару дней. Мне движок подлатать надо. — Покопавшись в поясной сумке, девушка выложила на стойку несколько грубо отчеканенных монет.
— Это за что? — удивился трактирщик.
— Кити со мной прокатится, — пояснила Ллойс, отбив по доскам стойки замысловатую дробь. — Приглянулась она мне.
— Тьфу, Дохлая, не думал, что ты из этих…
— А тебе какое дело? — Насмешливо вскинула брови наемница. — Ты мне кто — папочка? Или тебе мое серебро разонравилось?
— Да нет, просто… — немного смутившись, не спешащий принять плату трактирщик подхватил со стойки и принялся нервно комкать в лапищах пахнущую прогорклым жиром тряпку.
— Да ничего я с ней не сделаю, сладенький, — широко улыбнувшись, Элеум еще раз скребанула кончиками пальцев по рассохшимся плашкам и, подхватив свой неизменный мешок, двинулась к выходу. — Не бойся, без надобности мне твоя хромоножка. За нее на приличном рынке и полтинник серебром не дадут. Зато ласковая. Завтра верну… или послезавтра… Как дело пойдет. К тому же, кто-то мне жратву и бухло от тебя носить должен…