Бойся своих желаний
Шрифт:
Я закрыл первый шкаф и перешел ко второму. Он оказался доверху набит видеокассетами и DVD-дисками. Опять же неясно: зачем в штучном, многотысячедолларовом шкафу держать видео «Ночь живых мертвецов» и диск «Мумия возвращается»? Воистину, деньги у наших богатеев меняют только наружный слой. Чуть поскреби позолоту – и выглянет наглое и не очень образованное мурло.
Наконец, в третьем секретере обнаружилась наличность: ровно две с половиной тысячи долларов. Я пересчитал их, сунул в задний карман брюк, и мне вдруг пришло в голову: «Раз в секретере оказалось ТОЧНО две с половиной – значит, она
Я захлопнул дверь и вышел в прохладный, старый и гулкий подъезд. Когда-то я сам жил в подобном – а теперь вот приходится таскаться по чужим квартирам, чтобы еще раз ощутить восхитительное чувство: я – в центре города.
Я, разумеется, никогда не расскажу Римке, как провел этот вечер. И не потому, что боюсь ее ревности. Да она вроде и не ревнует меня. Привыкла к моим встречам, так сказать, на стороне. Ох, какая же дурь – ее идея выйти за меня замуж! Какая блажь! Мы семь лет нормально, спокойно проработали бок о бок, и на восьмой – вот оно, здрасте, приехали: мы идеальная пара, давай поженимся. Ерундистика полная.
…Римма в тот же самый вечер отправилась к Василисе – бывшей помощнице по хозяйству гражданки Мишель. Тетенька проживала неподалеку от Коломенского в квартире своего гражданского мужа – который оказался настолько любезен, что даже зарегистрировал ее на личной жилплощади.
– Квартира маленькая, душная, – рассказывала мне следующим утром рыжекудрая красотка. – И еще ее заполнял застарелый запах алкоголя…
– Василиса пьет, что ли? – поинтересовался я.
– Не от нее пахло. Да и воняло, как будто там пиво и вино дешевое регулярно на столы и на пол разливали.
– А сожителя гражданки ты видела?
– Нет. По-моему, он в комнате храпел. А мы с ней на кухне разговаривали.
Василиса была настолько любезной (или беспечной, или провинциальной), что пригласила мою помощницу зайти в дом. И даже проводила на кухню. И уже только там простодушно спросила:
– Я чего-то не поняла: кто вы? С чем пожаловали?
А когда Римка объяснила, женщина немедленно заплакала. И через слезы начала истерить:
– Да сколько же можно! Участковый приходит, допрашивае-ет! Следователь вызывае-ет. Мука-то кака-а-ая! Подписку невыездную взяли! Да почему ж Мишель на меня-то все валит? Раз я приезжая, значит, виновата во всем? А когда я у нее полгода убиралась, там конфетки не пропало – это как? А тут случилось что – давай, пожалуйста, выгнала! Ну и ладно! Ну и обойдусь! Меня уже в три дома приглашают! И зарплата больше! Только зачем оговаривать-то меня? Какая ж я ей воровка-то?! Нашла грабительницу!..
Словом, пришлось Римке выступать в роли матери Терезы: водой гражданку отпаивать, корвалол в мензурку накапывать.
Я спросил свою помощницу, не показалось ли ей, что истерика Василисы – просто игра.
– Нет, – твердо сказала
Я пропустил мимо ушей наукообразный бред, которого в последнее время нахваталась Римка, и спросил:
– Твое мнение: она замешана?
– На девяносто девять процентов нет.
– А мужик ее?
Мой простой вопрос поставил ее в тупик. Она немедленно начала оправдываться:
– Н-ну… А при чем здесь он?
– Значит, с ним ты не разговаривала?
– А зачем?
– Василиса приносила ключи от квартиры Мишель домой?
– Зачем ей это надо?
– То есть ты об этом тоже не спросила?
И я, и Римка – мы оба понимали, что она прокололась, не побеседовав с сожителем гражданки. Именно поэтому помощница надула губки и огрызнулась:
– Ну, и ездил бы сам, раз такой умный!
– Разговорчики в строю! – рявкнул я.
– Ладно, извини, – пошла на попятный моя сотрудница.
Мне показалось, что она не стала со мной спорить не потому, что я как-никак ее начальник, а оттого, что вознамерилась выскочить за меня замуж. Вот еще черти накачали дополнительную заботу: с матримониальными замыслами Римки разбираться!
А рыжекудрая вдруг оповестила меня – тоном, каким обычно изъясняются не подчиненные, но девушки:
– Раз ты кричишь на меня – не скажу, что еще я там, в Коломенском, видела.
Я пожал плечами: мол, не хочешь – как хочешь, не говори. Я не сомневался: если что-то действительно важное – она покапризничает и расскажет. Ну а ерунда какая-нибудь – пусть себе молчит.
Я не ошибся.
– Знаешь, мне показалось… – начала Римка. – Я не уверена, конечно, но неподалеку от дома Василисы я видела машину Желдина.
– Продюсера и любовника Мишель?
– Ну да.
– А как ты поняла, что это его машина? Ты что, номера пробила?
Римка смешалась.
– Нет. Она так быстро проехала, что я их даже не заметила.
– Ага, номер не заметила, – ухмыльнулся я, – но что машина принадлежит Желдину, определила?
– Да мало их, таких машин, Паша!
– Каких же?
– Белых «Гелендвагенов».
В автомобилях Римка разбирается хорошо. И если говорит, что видела джип «Мерседес» – значит, это не могла быть спортивная «селика».
– А ты что, прямо во дворе Василисы авто продюсера видела?
Она потупилась.
– Нет, на улице. Он мимо проезжал.
Я отмахнулся:
– Даже если это он – мало ли по каким делам Желдин там был! – Я вспомнил, как сам провел вчерашний вечер, и добавил: – Может, он к тайной возлюбленной наведывался.
26. Гнусное разоблачение
А потом я поехал в Щербаковку. Следовал я туда с тяжким сердцем. Мне не хотелось работать. Мне не хотелось работать на Мишель. Я не хотел больше видеть Мишель. Мне было ужасно жаль расстраивать бедного Петра Ильича. Наконец, мне не доставляло ни малейшего удовольствия прилюдно разоблачать госпожу Толмачеву с ее амурными похождениями. В общем, я рулил внешне спокойно – но внутренне корчился. Однажды даже пришла в голову предательская мысль: хорошо бы мне сейчас в аварию попасть – легкую, конечно. Тогда появится законный повод не прибыть в условленное время в Щербаковку. Но я отогнал, конечно, эту идею, как совершенно немужскую. И мучился, но рулил.