Божественная Зефирина
Шрифт:
Леопард ничего не заметил. Он увлек Зефирину к украшенной цветами повозке, и новобрачные отправились наверх, во дворец, а все приглашенные последовали за ними пешком.
После того как Зефирина выслушала все пожелания благополучия и все поздравления, показавшиеся ей бесконечными, гости отправились на пышный банкет, который был устроен в большой выложенной мрамором галерее.
Среди всей этой суеты Зефирина не обменялась ни одним словом со своим мужем. Она постоянно ощущала его присутствие рядом с собой. Изящно беря угощения тонкими пальчиками,
Прекрасно исполняя роль хозяина дома, Леопард постоянно склонялся к своей соседке слева, прекрасной княгине Ринальди, даме со смуглым лицом, обрамленным двумя великолепными темно-каштановыми косами. Фульвио ни разу не попытался заговорить со своей женой. «Ну и на здоровье! Пусть себе болтает всякий вздор с этой претенциозной чернушкой!» – думала Зефирина с предубеждением.
К четырем часам пополудни большинство пирующих, как это водится, были более пьяны, чем Ной в своем шатре. Маркиз де Багатель, захмелевший более, чем другие, вдруг поднял наполненный до краев кубок.
– Я пью за здоровье князя Фарнелло, моего друга… моего благородного победителя… отдавая ему самое дорогое мое сокровище, мою дочь Зефирину… А теперь, когда я сдержал слово, пришло время вам, мой зять, сдержать ваше!
Униженная Зефирина видела, что Роже нетвердо стоит на ногах. На вид более трезвый, чем его тесть, князь Фарнелло поднялся в свой черед:
– Что сказано, то сказано… Маркиз, вы заплатили самый прекрасный выкуп на свете!.. Вам – свободу! А мне – новобрачную!
По тому, каким резким движением князь поднял кубок, Зефирина поняла, что он тоже пьян.
– Хорошо сказано, Фульвио!
– Браво, Фарнелло!
– Выпьем за поцелуй новобрачной!
– За ее подвязку! За ее нижнюю юбку! За ее фату! Аплодисменты и приветственные крики, провозглашенные пьяными голосами, становились все громче.
«Я их ненавижу, этих пьяниц! Я их ненавижу!» – думала Зефирина, уязвленная фразой князя, которая претендовала, однако, на то, чтобы быть галантной. Чувствуя себя все более и более униженной и оскорбленной, она проводила своего развеселого отца во двор.
Она знала о том, что Роже де Багатель принял решение уехать тотчас по окончании брачной церемонии. Когда же пришел момент расставания, она ощутила огромную пустоту и глубокое отчаяние. Во дворе повозка, которой правили, если это можно было так назвать, братья Ипполит и Сенфорьен, оба пьяные и распевавшие песни во все горло, шесть сундуков, четыре лошади и Ла Дусер, более пьяный, чем его господин, ожидали сигнала к отъезду.
– Я… благословляю… вас, дочь моя! – заявил Роже де Багатель, тяжело ворочая языком и с большим трудом усаживаясь в седло.
– Прощайте, отец… Прощайте… Прощай, мой Ла Дусер! Отец!
Зефирина отвернулась с глазами полными слез.
– Улыбайся! Сардина!.. Сардина!.. Улыбайся!
Гро Леон опустился Зефирине на плечо. Она долго стояла и смотрела вслед повозке, своему отцу и Ла Дусеру; их лошади сами шли вниз по дороге, к подножию холма, они не
Там начинался бал…
ГЛАВА XXXVI
БРАЧНАЯ НОЧЬ
Было уже поздно, когда последние пошатывающиеся гости покинули замок.
В то время как князь Фарнелло провожал захмелевших знатных гостей во дворе, освещенном светом горящих факелов, Зефирина воспользовалась этой минутой для того, чтобы подняться в свои новые апартаменты, представлявшие собой вереницу роскошно и пышно обставленных комнат на втором этаже южного крыла замка.
Зефирина, измотанная более морально, чем физически, прошла прямо в спальню, даже не взглянув на деревянные скульптуры, резьбу по дереву, лепнину, на чеканные бронзовые предметы и на прекрасные драпировки. Она не удостоила взглядом огромную кровать под балдахином, затканным золотой нитью, которая торжественно возвышалась посреди комнаты и, казалось, издевалась над ней.
В то время как Эмилия расшнуровывала ее корсет, Зефирина чувствовала, как спину ей буравят колкие взгляды трех других горничных, слышала, как они посмеиваются, обмениваясь намеками. Эти девушки были столь возбуждены, что могло показаться, будто это они ожидают прихода их супруга.
– Какую прекрасную пару составляют ваша милость с его светлостью!
– Его светлость все время смотрел на вашу милость!
– Я была так взволнована, что заплакала… когда новобрачные вышли из часовни!
– О, а я… я сказала Раймондо… ты не будешь со мной таким любезным, как его светлость с княгиней!
– О, я слышу, как отъезжают повозки! Его светлость скоро придут!
– Хи-хи-хи! Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! Пфф…
Зефирина была готова убить этих глупых гогочущих гусынь!
– Где моя дуэнья? – сухо спросила Зефирина, пытаясь остановить этот поток глупостей.
– Бедная мадемуазель Плюш крепко выпила, ваша милость. Она храпит где-то в кресле. Паоло приказал ее отнести наверх, в кровать!
Гро Леон, должно быть, тоже отсыпался после попойки где-нибудь на сундуке на первом этаже. Решительно, Зефирина оставалась одна трезвой в этом дворце пьяниц.
Освободившись от тяжелых фижм и корсета, сжимавшего ее талию, она глубоко вздохнула. В одной короткой сорочке она отправилась в туалетную комнату, где в одиночестве освежила лицо и тело розовой водой из кувшина.
В зеркале она увидела свое отражение: роскошный медальон сверкал у нее на груди. На Зефирину снизошло вдохновение: она взяла в руку большой изумруд и хорошенько его рассмотрела. А затем, поддев ногтем, раскрыла изумруд. Как и у предыдущего украшения, камень был полый, но в отличие от изумруда, зажатого в когтях орла, в этом была заключена пластинка из странного металла с фиолетовым отблеском. Зефирина вытащила ее из тайника и поднесла к свече. Разглядывая ее, она прочитала две строчки, выгравированные на металле: