Божественный яд

Чиж Антон

— Фаина, — коротко ответила Валевска.

— А кто дважды ездил на дачу профессора?

— Тоже она, — Валевска посмотрела на Джуранского с легкой улыбкой. — Она рассказала, как в нее четыре раза сумел не попасть, очевидно, этот господин.

Родион Георгиевич просто отказывался во все это верить. Если Валевска врет, то делает это виртуозно. Или просто спихивает все грехи на покойную. Но есть один момент, который она, кажется, не учла.

— В таком случае мне бы хотелось спросить… — Ванзаров нарочно сделал многозначительную паузу. — Откуда госпожа Бронштейн узнала, что расследование

веду именно я?

Глаза Валевской забегали, выдавая растерянность. Но Хелена сразу нашлась.

— Я видела вас в «Медведе», — сказала она и отвернулась.

— Я вижу, вы, пани Валевска, сильная и решительная женщина, — с долей почтительности сказал сыщик. — Как же вы могли так долго быть близки с убийцей?

— У нас с Фаиной общее дело, ради которого все остальное неважно, — уверенно ответила Хелена.

— Великий бог всеобщего счастья?

— Что вы об этом знаете?! — с презрением бросила Валевска.

— Очень многое! Например, то, что профессор открыл состав легендарного напитка богов и решил с его помощью построить рай на земле. А самому ему хотелось, видимо, занять скромное место творца, нового Фауста, сверхчеловека. Правда, он не учел одного. Последствия приема этого наркотического вещества оказались несколько неожиданными. Ведь так?

— Вам Фаина рассказала? — устало спросила Хелена.

— Да и сам профессор перед смертью много чего успел открыть. — Ванзаров решил сыграть ва-банк. — Мы знаем состав сомы, знаем, как ее пьют и что происходит после этого. Мы знаем, что профессор хотел возродить забытое божество и дать народу новую религию. Мы знаем, что вы случайно придумали символ этой религии — пентакль. Также мы знаем, что профессор планировал массовое отравление сомой. Мы знаем почти все.

— Раз все знаете, зачем спрашиваете меня?

— Что происходило после того, как Серебряков объявил вам, Фаине и Марии Ланге о пришествии в мир бога Сомы? — Родион Георгиевич сделал самый опасный ход. Если Валевска упрется, значит, можно звонить Герасимову.

— Снимите наручники, — со стоном попросила Хелена. — Не бойтесь, не убегу.

Ванзаров кивнул Джуранскому.

Щелкнула пружина. Валевска с облегчением растерла запястья, посиневшие от браслетов.

— Так что же было после того исторического вечера? — спросил Ванзаров.

6

ПОКАЗАНИЯ ВАЛЕВСКОЙ ХЕЛЕНЫ,

ДАННЫЕ ЕЮ ЧИНОВНИКУ ОСОБЫХ ПОРУЧЕНИЙ

ПЕТЕРБУРГСКОЙ СЫСКНОЙ ПОЛИЦИИ

Р. Г. ВАНЗАРОВУ (БЕЗ ВЕДЕНИЯ ПРОТОКОЛА)

«В тот вечер 19 числа, когда мы уже стали прощаться, профессор отвел меня в кабинет и с загадочным видом попросил приехать к нему на дачу в Озерках завтра, к восьми вечера. Я спросила, зачем это и к чему такая таинственность. Серебряков ответил, что послезавтра, 21 декабря, он посвятит нас богу Соме и совершит обряд возлияния сомы. Он взял с меня слово, что я не скажу ничего Фаине, которую он знал как Надежду Уварову. Я спросила, почему его ученица, которая уже знает про сому, не может быть посвящена в таинство.

Профессор улыбнулся загадочно и сказал:

«Новое

пришествие Сомы в мир должно быть встречено только тремя посвященными. Я — как начало мужское, вы — как начало женское и Мария — как универсальное существо, третий пол человеческой расы. Объединившись в обряде, мы будем представлять собой Человека, во всей его полноте. Надежде в этой церемонии нет места. Она глупа и будет причащена не как жрец, а как простой смертный».

Я обещала приехать. Профессор попросил захватить с собой чистую простыню.

В назначенный день, ровно в восемь вечера, я подъехала к даче профессора. В окнах его маленького домика горел свет. Я постучала в дверь, и профессор мне открыл. В первой комнате я увидела сваленную в кучу мебель. Я спросила, что это значит. Серебряков сказал, что так надо для обряда. Сам он был уже закутан в простыню, как в тогу, и попросил меня скорее переодеться. В доме было холодно, но я не стала ему перечить.

Серебряков скрылся за занавеской, которая отделяла вторую комнату дома. Я быстро скинула одежду и закуталась плотнее в простыню. Когда я была готова, профессор выглянул и пригласил меня войти. В руке он держал горящий факел.

Вторая комната была довольно обширна. В углу стояла корова, которая медленно жевала сено. Рядом с ней находилась бочка и лежали какие-то круглые камни. В комнате стоял ужасный запах. Профессор объяснил, что так пахнет коровья моча. В центре комнаты, прямо на полу, был разложен небольшой костер. Я спросила, не собирается ли профессор сжечь дом, но он сказал, что это совершенно безопасно. Угли лежат на металлическом поддоне.

Я заметила, что на потолке и вокруг костра нарисован пентакль. Мария Ланге, тоже закутанная в простыню, уже сидела у костра, на корточках. Серебряков предложил мне занять место у левого нижнего луча пентакля, как раз рядом с Марией.

Я не знала, как себя вести, и решила следовать за действиями Ланге. Профессор воткнул факел в металлическую подставку и поставил его на правом верхнем луче пентакля. Затем он поджег от костра еще один факел и укрепил его у левого верхнего луча. Получилось, что незанятой осталась только вершина пентакля. Профессор все делал молча, Мария не раскрывала рта, и я тоже ни о чем не спрашивала. Мне было холодно.

Серебряков отошел в угол, где стояла бочка, и поднял с пола какой-то поднос, прикрытый рогожкой. Я увидела, что на подносе стоят четыре хрустальных бокала. В одном явно было молоко, в другом что-то, по цвету похожее на мед, еще в одном — темно-зеленая густая жидкость. Один бокал был пустым. Мария встала на колени и молитвенно сложила ладони. Я последовала ее примеру.

Профессор поставил поднос с бокалами на пол, простер руки, как священник, и сказал:

«Сегодня, в священный вечер, мы, жрецы адхварью, призываем тебя, о Сома Павамана, великий бог, сын неба и земли, Всезнающий Небесный Возлюбленный, позволить нам прикоснуться к соку Господина Леса, сыну Синдху, небесному цветку, принесенному священным орлом, выжатому нами по правилу, очищенному сквозь овечьи шкуры и смешанному под возглас „Вашат!“.

«Вашат!» — крикнула Мария, и я повторила это непонятное слово.