Божьи люди. Мои духовные встречи
Шрифт:
* * *
Надо творить милостыню с разумением (рассуждением), чтобы не повредить человеку.
* * *
Застенчивость по нашим временам — большое достоинство. Это не что иное, как целомудрие. Если сохранить целомудрие, — а у вас, у интеллигенции, легче всего его потерять, — все сохранить.
* * *
Он говорил: не бойся! Из самого дурного может быть самое прекрасное.
* * *
О народе. Про одного крупного русского человека он сказал: “Для него необходимо православие, а то он оторвется от русской души”.
N и N жаловались батюшке на крестьян, что с ними очень трудно.
— Вы с ними, верно, на иностранных языках говорите. С ними надо по–русски говорить. Русская словесность — это целая научность.
…Я с горечью говорю батюшке:
— Вам не дорога русская культура.
— Мы отреклись не только от культуры, но и от самих себя; но все же русская культура дорога нам. Но если нет жизни, не может быть и культуры.
* * *
Заниматься искусством можно так же, как столярничать или коров пасти; но все это надо делать как бы пред Божиим взором.
Но есть и большое искусство — слово убивающее и воскресающее (псалмы Давида); путь к этому искусству — через личный подвиг, путь жертвы; и один из многих тысяч доходит до цели.
Все стихи мира не стоят одной строчки Священного Писания.
* * *
Пушкин был умнейший человек в России, а собственную жизнь не умел прожить.
Про Ходасевича[139]: слушая “Тяжелую меру”, сказал: “Вот умница”.
О Блоке. Нравились стихи о Прекрасной Даме и “Итальянские стихи”[140].
— Он теперь в раю. Скажи его матери, чтобы она была благонадежна.
Проявлял большой интерес к Хлебникову[141].
Последняя книга, которую мы читали батюшке в Оптиной, были статьи Шпенглера (“Закат Европы”)[142].
* * *
Много раз просили у старца благословения написать его; но он всегда отказывался:
— У меня нет на это благословения предков.
* * *
“Святой Серафим предвидел и революцию, и церковный раскол, но говорил: “Если в России сохранится хоть немного верных православных, Бог ее помилует, — а у нас такие праведники есть” — и светлая улыбка.
* * *
Мне он сказал: “Над человечеством нависло предчувствие социальных катастроф. Все это чувствуют инстинктом, как муравьи… Но верные могут не бояться: их оградит Благодать. В последнее время будет с верными то же, что было с апостолами перед Успением Богоматери. Каждый верный, где бы он ни служил, — на облаке будет перенесен в одно место.
Ковчег — Церковь. Только те, кто будут в ней, спасутся”.
* * *
Бог желает спасти
— Батюшка, а какова судьба других христианских вероисповеданий?
— Они не спасутся.
Я (с возмущением):
— А святые католические? А святой Франциск?[143] Что же, по–вашему, они совсем безблагодатны?
Батюшка (неохотно):
— Ну, у них частичная благодать.
* * *
В другой раз батюшка мне рассказывает виденье одного оптинского монаха. Тот вышел однажды на крылечко своего домика в скиту (не про себя ли говорил? — М. В.) и видит: исчезло все — и скит, и деревья, а вместо этого до самого неба подымаются круговые ряды святых, только между высшим рядом и небом — небольшое пространство. И монаху было открыто, что конец мира будет тогда, когда это пространство заполнится.
— А пространство было уже небольшое, — добавил батюшка.
Однажды батюшка сказал мне:
— Мы живем сейчас во время, обозначенное в Апокалипсисе: это — после того, как ангел восклицал — “Горе живущим” — перед явлением саранчи. (О саранче см. Откр., гл. 9 —М. В.)
СВЕДЕНИЯ О ЖИЗНИ О. НЕКТАРИЯ
Батюшка много рассказывал мне сам о своей жизни.
Мирское имя батюшки — Николай Васильевич Тихонов. Родился он в Ельце в 1858 г., вернее, может быть, в 1857. Отец (перед смертью) благословил сына иконой св. Николая. Это родительское благословение всегда было с батюшкой. Кроме Николая, у вдовы осталось еще несколько человек детей.
После школы, 11 лет, устроили его в лавку к одному елецкому купцу Хамову. Потом — путешествие в Оптину: поступил в скит в 1876 году, получил мантию в 1887–м, иеродиаконство — в 1894 г., иеромонашество — в 1898 г. Старчество — в 1913 г. В 1923 г. — закрытие Оптиной и удаление о. Нектария в Холмищи. 12 мая 1928 г. тихо скончался в Холмищах Брянской области в доме крестьянина Андрея Ефимовича Денежкина.
* * *
Перед его арестом и закрытием Оптиной я предлагаю ему убрать его келью, вынести и спрягать то, что могло бы вызвать осуждение при обыске, например, женское белье, духи, пудру, которые были у него в шкафу. Это частью было отнято им у дам легкомысленных, приезжавших в Оптину и здесь каявшихся; либо, как белье, жертвовалось ему для раздачи бедным девушкам–невестам. Батюшка отказался наотрез прятать что-либо.
— Как у меня есть, пусть так и будет, — твердо сказал он.
И действительно, при обыске над ним издевались.
Каталептик и крестное знамение. В Оптиной постригся академик–художник Болотов[144] и стал обучать живописи некоторых монахов и мирян. Батюшка стал заниматься у него… К периоду занятий живописью относится замечательный случай из батюшкиной жизни. Об этом он сам рассказал.
У Болотова занимался один мирской юноша. Раньше он был болен — чем-то вроде одержимости и впадал в каталепсическое состояние. Старец Амвросий исцелил его, но не окончательно, то есть у юноши осталась способность сознательно вызывать у себя такое состояние.