Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный]
Шрифт:
– Спрашивай, друг Рейнмар.
– Почему ты вмешался тогда, в шулерне? Зачем вступился за ту девушку? Не корми меня, если можно, общими фразами.
– Я оказался в темной глуби леса, – ответил цитатой гигант. – Какие пророческие слова. Так, словно мэтр Алигьери предчувствовал, что когда-нибудь я окажусь в мире, в котором общаться можно только с помощью лжи либо недосказанности, а чистую правду всегда считают ложью. Или доказательством недоразвитого сознания. Ты хотел бы, говоришь, знать истинную причину? Почему именно сейчас? До сих пор ты не спрашивал о мотивах моих поступков.
– До сих пор они были мне понятны.
– Серьезно? Завидую, потому что некоторые я и сам не понимаю. Инцидент
– То, что они непонятны, ясно. Они из иного мира. Даже Данте не помог бы этого понять?
– Данте, – улыбнулся гигант, – помогает всему. Ну хорошо. Если ты хочешь знать… В шулерне во время той отвратительной демонстрации затосковал дух мой.
– Хм-м… А немного побольше?
– С удовольствием.
E lo spirito mio, che gia cotantotempo era stato ch’a la sua presenzanon era di stupor, tremando, affranto,sanza occhi aver piu conoscenza,per occulta virtu che da lui mosse,d’antico amor senti la gran potenza.Оба долго молчали.
– Amor? – спросил наконец Рейневан. – Ты уверен, что amor?
– Я уверен, что gran potenza [629] .
Они ехали молча.
– Рейнмар?
– Слушаю тебя, Самсон.
– Самое время мне вернуться к себе. Постараемся, хорошо?
– Хорошо, друг. Постараемся. Клянусь. Уже мост? Да, пожалуй, уже мост.
Копыта громко застучали по брусьям и доскам, конные въехали на мост, перекинутый через глубокий овраг. Отсюда уже видно, что цель поездки, замок, стоит на крутом обрыве, над рекой, кажется, Изером. За мостом были массивные ворота, за воротами – просторное предзамковье, над ним вздымался собственно замок, увенчанный пузатым бергфридом [630] .
629
великая сила (ит.).
630
центральная, самая высокая башня средневекового замка (нем.).
– Итак, мы дома! – громко возвестил Ян Чапек из Сана, как только подковы зацокали по брусчатке предзамковья. – В Михаловицах. Значит, у меня!
Глава восьмая,
в которой читатель, хоть и знакомится с несколькими историческими личностями и важными для фабулы особами, в принципе не узнает почти ничего сверх того, что кошка должна уметь ловить мышей, а мужик – разговаривать. А вообще-то самыми важными из всех приведенных в главе данных являются сведения о том, кто из коронованных особ и влиятельных личностей трахал в 1353 году некую в то время юную, а теперь старую бабу.
На ужин пригласили Рейневана и Шарлея. Беренгар Таулер, несмотря на лечебные процедуры, все еще лежал бездыханным,
Ужин подали в главной комнате верхнего замка, украшенной деревянной статуей архангела Михаила, гобеленом с единорогом и висящим под самым потолком большим красным гербовым щитом, на котором красовался поднявшийся на задние лапы серебряный лев. В углу гудел огнем камин, у камина сидела на табурете старушка, увлеченная прялкой, пряжей и весело подскакивающим веретеном.
В ужине принимали участие все гуситские гейтманы, местные и окружные, случайно оказавшиеся в замке. Кроме Яна Чапека из Сана и Бразды из Клинштейна, за столом сидел высокий стройный мужчина с орлиным носом и злыми пронзительными глазами, на шее у него была массивная золотая цепь, что пристало скорее городским советникам, нежели воинам. Рейневан его знал, встречал меж сирот в Градце Кралове. Однако только теперь их представили друг другу – это был Ян Колюх из Весце.
Слева от Колюха сидел Щепан Тлах, гейтман поста в ближнем Чешском Дубе, не старый, но сильно поседевший мужчина с красным лицом плебея и грубыми руками плотника, носивший подватованный и богато расшитый рыцарский вамс, в котором явно чувствовал себя неловко. Рядом с Тлахом уселся худощавый блондин с некрасивым шрамом на щеке. Шрам выглядел боевито, но был памяткой от самого обычного, по-дилетантски вскрытого чирья. Хозяин шрама представился Войтой Елинеком.
Как было принято у сирот, за столом у гейтманов не могло не быть служителя культа, посему между Чапеком и Браздой сидел одетый в черное кругленький и бородатый коротышка, которого представили как брата Бузека, слугу Божия. Слуга Божий, кажется, начал вкушать несколько раньше, поскольку был уже навеселе. Более чем слегка.
Деликатесов не подавали. Большие миски бараньих и бычьих костей с мясом были подкреплены только солидным количеством печеной репы и корзиной хлеба. Зато бочонков венгрина въехало на стол несколько штук. На всех был выжжен лев Марквартов. Увидев это – как и раньше гербовый щит под потолком, – Рейневан вспомнил Прагу. Шестое сентября. И Гинека из Кольштейна, падающего на брусчатку из окна дома «Под слоном».
Прежде чем приступить к ужину вплотную, надо было, как оказалось, завершить некоторые служебные дела. Четыре гусита втолкнули в зал пленника – того паренька, взятого в плен у реки. Того самого, под которым Рейневан убил из арбалета коня.
Парень был взъерошен и растрепан, на скуле у него вырастал и набирал силу большой роскошный синяк. Ян Чапек из Сана взглянул на сопровождающих довольно неприязненно, но ничего не сказал. Только дал знак, чтобы пленного отпустили. Рыцаренок стряхнул с себя их руки, выпрямился, взглянул на гуситских вожаков. Старался, чтобы это выглядело гордо, однако Рейневан видел, что колени у парня слегка дрожат.
Недолгое время стояла тишина, нарушаемая только тихим шелестом прялки сидящей в уголке старухи.
– Панич Никель фон Койшбург, – сказал Ян Чапек. – Приветствую, рады угостить. А принимать у себя вас будем до тех пор, пока сюда не явится вьючный конь с выкупом. Впрочем, вы это знаете. Военные обычаи известны.
– Я служу пану Фридриху фон Догне! – вскинул голову паренек. – Господин фон Догна заплатит за меня выкуп.
– Ты так уверен? – Ян Колюх из Весце направил на него обглоданную кость. – Понимаешь, дошел до нас слух, что ты строишь глазки Барбаре, дочке пана Фридриха, что подъезжаешь к ней. А как знать, нравятся ли пану фон Догне твои ухаживания? А может, он как раз руки потирает, радуясь, что мы его от тебя освободили? Молись, сынок, чтобы было иначе.