Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный]
Шрифт:
Ульрик фон Биберштайн выпятил губу и не думал отвечать. Рыцаренок покраснел от злости.
– Подаете скверный пример! – закричал он. – Пример своекорыстия! Из-за какой-то темной родовой вражды, из-за какой-то личной мести и самолюбивых счетов подвергаете опасности страну! Это позорный поступок! Позорный!
– Господин Фольч, – спокойным голосом прервал Биберштайн. – Вы – человек серьезный, известный мужеством и благоразумием. Так посоветуйте этому говнюку заткнуться.
Койшбург потянулся было к мечу, но один из наездников схватил его за руку железной перчаткой и стиснул так, что юноша скорчился в седле. Рейневан
– Ну, как же я могу ему советовать, – медленно проговорил Фольч, – если он прав? Пленник твой, господин Ульрик, высокий рангом гусит. Соратник самых значительных здешних гейтманов, запанибрата с ними. Он должен многое знать о намерениях кацеров и их секретных планах. Мы на войне, а на войне побеждает тот, что знает намерения врага. Этого пленника надо в Згожелец либо Житавы забрать, на допросы. Понемногу, без спешки вытянуть из него все, что знает. Потому я и говорю: отдайте его нам. Ради блага страны откажитесь от вражды и отдайте его.
Ульрик фон Биберштайн глянул налево, глянул направо, послушные его взглядам рыцари, юнкера и кнехты сдвинулись с мест, начали подводить коней все ближе и ближе. К стоящему рядом с Рейневаном Микуляшу Дахсу подошел оруженосец с огромным биденхэндером [650] , держа оружие так, чтобы двенадцатидюймовая рукоять была у Дахса на удобном расстоянии от руки. Ганс Фольч все это видел.
– А если отказаться не захочу? – процедил Ульрик фон Биберштайн, упираясь кулаком в бок. – То что? Нападете на меня? Во имя блага страны?
650
двуручный меч (иск. нем.).
Фольч даже не дрогнул. Но бургманы из Роймунда и вооруженные згожельцы тронули коней, подъехали, контролируя фронтом строй людей Биберштайна. Их было, как заметил Рейневан, немного больше. Кое-где в ножнах уже заскрежетали мечи, но спокойствие Ганса Фольча успокоило всех.
– Нет, господин фон Биберштайн, – холодно проговорил згожелецкий наемник. – Мы не ударим по вам. Потому что всякий раз, когда мы начинаем враждовать друг с другом, гуситы руки потирают. Я сказал вам то, что имел сказать.
– А я выслушал, – повысил голос хозяин Фридланда. – И на том конец. Прощайте. Пан Фольч. Пан Варнсдорф.
Пренебрежительно упущенный при прощании Койшбург побледнел от бешенства.
– Не конец! – взвизгнул он. – Не конец, о нет! Я этого так не оставлю! Вы ответите, господин Биберштайн! Если не перед судом, то на поединке.
– Тех, кто меня судами стращает, – повысил голос Ульрик Биберштайн, – я привык как прислужников палками угощать… Так что поостынь, щеняра, если тебе шкура дорога. Прикажу тебя побить не на утоптанной земле, не на поединке, а здесь, в грязи. Ты молокосос! Что из того, что намерен влезть в семейство Догнов? Пусть даже жена у тебя будет догнова рода, ты на этом не выгадаешь. Куда уж тебе да и с чем к старому-то дворянству? Тебе, сынку мерсебурских епископских министериалов? Смех один!
Койшбург из бледного сделался пунцовым, как разрезанный буряк, казалось, он кинется на Биберштайна с голыми руками. Фольч ухватил его за руку, а второй рыцарь, названный
– Стоять, – рявкнул Ганс Фольч. – Стоять, мать вашу! Оружие – в ножны!
Роймундцы и згожельцы подчинились. Не очень охотно. Кони храпели, перетаптывая снег в грязь.
– Двигайте отсюда, – зловеще проговорил Ульрик Биберштайн. – Отправляйтесь своей дорогой, господин Фольч. Немедленно. Пока дело не обернулось кое-чем похуже.
Снег растаял мгновенно, хватило той крохи солнца, которая пробилась сквозь тучи. Ветер утих. Сделалось теплее.
Возвратилась осень.
Шклярская Поремба – Рейневан уже узнал название деревни с церковкой, прислушиваясь к разговорам, – немного опустела, когда отряд Фольча и Варнсдорфа скрылся в ущелье, ведущем к Якубовому Перевалу, отделяющему, как он помнил из чьих-то рассказов, Карконоши от Йизерских Гор. Микуляш Дахс какое-то время угрюмо посматривал вслед, сказал что-то Биберштайну, указывая то на отъезжающих, то на Рейневана. Биберштайн выпятил губы, окинул пленника злым взглядом, кивнул головой. Потом отдал приказы. Дахс поклонился.
– Пан Либенталь! – крикнул он, подходя. – Пан Строчил, пан Кун, пан Придланц – подойдите ко мне.
Четверо рыцарей вышли из группы, приблизились, посматривая с любопытством, но демонстративно неприязненно. Что совершенно не подействовало на Дахса.
– Вот этого правонарушителя, – указал он на Рейневана, – милостивый пан Ульрик фон Биберштайн приказывает доставить в Силезию, в замок Стольц, там передать в руки брата милостивого пана Ульрика пана Яна Биберштайна. Пленный должен быть доставлен не позже, чем через пять дней, то есть в понедельник, так как сегодня у нас четверг. Он должен быть доставлен живым, здоровым и невредимым. Командиром эскорта пан Биберштайн изволил назначить пана Либенталя. А за пленника и за выполнение приказа отвечают головой все. Вы поняли? Пан Либенталь?
– Почему именно мы? – нелюбезно спросил Либенталь, потирая черный от щетины подбородок. – И почему только вчетвером?
– Потому что так изволил распорядиться пан Ульрик. И потому что ему так посоветовал я.
– Благодарим сердечно, – сказал язвительно второй из эскорта, в надетой набекрень бобровой шапке. – Значит, надо довезти его в Стольц целым и невредимым. А не довезем – головы сложим? Шикарно.
– А если он попытается сбежать? – Третий, дылда со светлыми усами, окинул Рейневана угрюмым взглядом. – Дозволено нам будет ему хоть ногу переломать?
– Имеется риск того, – холодно ответил Дахс, – что тогда хозяин Стольца прикажет переломать ноги вам.
– Так как же? – не сдавался усач. – Спутать его и везти в мешке? А может, засадить в железную бочку, такую, в которой Конрад Глоговский держал Генрика Толстого. А может…
– Достаточно! – отрезал Дахс. – Пленный должен быть в Стольце через пять дней целый и невредимый. Как вы это сделаете – ваша забота. И конец болтовне. От себя добавлю, что ему надо быть сумасшедшим, чтобы бежать. На него много ловцов охотится. И кому бы он в лапы ни попал, ждет его смерть. Притом и не скорая, и не легкая.