Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный]

Сапковский Анджей

– Ему, – пожал плечами Рейневан, – пророчат как раз хорошо. Во всяком случае, он сам так считает. Умереть ему предстоит над святой рекой, после того, как смеряется с волком. Волк, считает Корыбут, согласно пророчеству Малахии, – это преемник Мартина V. А святая река – это Иордан. Поскольку князь не собирается в Палестину и не намерен над Иорданом меряться с папой, то считает, что это пророчество обеспечивает ему долгие годы жизни.

– А ты как считаешь?

– Духи своими пророчествами иногда потешаются над людьми. А пророчество Корыбута слишком напоминает мне легенду Герберта из Орильяка, папы Сильвестра II. Папе Сильвестру пророчили, что он умрет после того, как отслужит мессу в Иерусалиме,

поэтому он думал, что если туда не поедет, то будет жить вечно. Он умер в Риме, после того, как отслужил мессу в храме Санта-Кроче. Храм называли Иерусалимом.

– Ты говорил об этом Корыбуту?

– Нет.

– И не говори.

Director operationum Thaboritarum встал, прошелся по комнате, открыл окно. Повеяло весной.

– В понедельник вы отправляетесь в Силезию. Вы должны там уладить важные дела. Я доверяю тебе, Рейневан. Не подведи меня. Потому что если подведешь, я из тебя душу вытяну.

Наступило Пальмовое воскресенье [921] , которое в Чехии называют Цветочным. Колокола зазывали верных на крестный ход, а потом на мессу. Точнее, на две мессы.

921

Пальмовое воскресенье – в России и Украине – Вербное воскресенье. Вход Господень в Иерусалим.

Мессу для гуситов совершал сам Прокоп Великий, верховный командующий полевых войск. Естественно, по таборитской литургии, под открытым небом, за городскими стенами, на лугу, который назывался Карповым, возле Чаши на столе, накрытом скромной белой скатертью. Месса для католиков, главным образом поляков, совершалась в городе, в церкви Святого Варфоломея, а совершал ее перед алтарем ксендз Колатка, приходской священник из Наседля, специально для пастырских целей схваченный во время набега на Опавско и отправленный вместе со всеми литургийными одеяниями, принадлежностями и приборами.

Рейневан принимал участие в гуситском богослужении. Шарлей не принимал участия ни в каком. Культ, как он говорил, давно ему надоел, торжественность стала скучной. Самсон пошел на речку, долго прогуливался вдоль берега, поглядывая на небо, на кусты и уток.

На Карповом лугу Прокоп Великий провозглашал перед собранием свою проповедь.

– Вот наступает страшный день Господень! – кричал он. – Огромнейшее недовольство и страшный гнев, чтобы землю превратить в пустыню и погубить на ней грешников. Потому что звезды небесные и Орион не будут светить своим светом, солнце затмится от начала восхода и месяц своим светом не засветит!

– Пусть бы вы даже умножали молитвы ваши, я не выслушаю вас, – провозглашал с амвона Святого Варфоломея ксендз Колатка, – руки ваши наполнены кровью. Омойтесь, очистите себя! Отвергните зло дел ваших пред очами моими! Прекратите творить зло! Приучайтесь к добру! Заботьтесь о справедливости, помогайте обездоленному, призрите сироту, заступитесь за вдову! Тогда ваши руки, хоть бы были как пурпур, как снег побелеют; хоть бы были алые, как пурпур, станут белыми, как овечья шерсть.

– Господь, – несся по Карповом лугу бас Прокопа, – кипит гневом на всех язычников и бурлит от негодования на их войска! Он предназначил их на истребление, на убой их выдал! Убитые их лежат покинутые, удушливый смрад исходит из их трупов; размякли горы от их крови!

– Замыслы их злодейские, – проповедовал спокойным голосом ксендз Колатка. – Опустошение и погибель на их дорогах. Пути мира они не знают. Законности нет в их поступках. Кривыми сделали они тропы свои. Поэтому закон далек от нас и справедливость

к нам не достигает. Мы ждали света, а это темнота; ждали светлых лучей, а ходим во тьме. Словно незрячие щупаем стену и словно без глаз идем ощупью. В самый полдень мы спотыкаемся, как ночью, среди живых – как мертвые [922] .

922

Книга пророка Исаии, 59:7—10.

– Пришел твой свет, – ксендз Колатка протянул руку к верным в нефе, – и слава Господня над тобой засияла. Ибо вот тьма покрывает землю и густой мрак – народы; а над тобою сияет Господь, и слава Его явится над тобою. И пойдут народы к свету твоему, и цари – к восходящему над тобою сиянию [923] .

Солнце выглянуло из-за туч и залило солнцем окрестности.

– Ite, missa est [924] .

923

Книга пророка Исаии, 60:1–3.

924

Идите, месса совершилась (лат.).

Глава девятая,

в которой во время тайной миссии в Силезии Рейневан подвергается многочисленным и разнообразным проверкам на лояльность. Сам он переносит это достаточно терпеливо в отличие от Самсона Медка, который оскорблен и открыто проявляет это.

Они летели по охваченной весной стране, летели вскачь, в брызгах воды и грязи с размокших дорог.

За Градцем форсировали Моравицу, добрались до Опавы, столицы Пшемека, князя из рода Пшемышлидов. Тут пошли медленнее, чтобы не вызывать подозрений. Когда они отдалялись от города и им на прощание били колокола на Angelus, Рейневан сориентировался, что что-то тут не то. Сориентировался немного самопроизвольно, немного направленный выразительными взглядами Шарлея. Какое-то время он размышлял и оценивал, не ошибается ли он. Получалось, что нет. Что он прав. Что-то тут было не то.

– Что-то тут не то. Не так, как должно быть. Бедржих!

– А?

– Мы должны были ехать на Карнюв и Глухолазы, так говорил Прокоп. На северо-запад. А едем на северо-восток. Это ратиборский тракт.

Бедржих из Стражницы, развернул коня, подъехал ближе.

– Что касается тракта, – подтвердил он холодно, глядя Рейневану в глаза, – то ты абсолютно прав. Что касается остального – нет. Все то и все так, как должно быть.

– Прокоп сказал…

– Тебе сказал, – прервал Бедржих. – А мне приказал. Я руковожу этой миссией. Имеешь к этому какие-то возражения?

– Может, должен иметь? – отозвался Шарлей, подъезжая на своем вороном красавце. – Потому что я имею.

– А может… – Самсон на большом копьеносном жеребце подъехал к Бедржиху справа. – А может, все-таки решиться на чуточку откровенности, пан из Стражницы? Чуточку откровенности и доверия. Неужели это так много?

Если речь Самсона ошарашила Бедржиха, то лишь ненадолго. Он оторвал глаза от глаз великана. Посмотрел косо на Шарлея. Взглядом подал сигнал своим четырем подчиненным, моравцам с ожесточенными рожами и похожими на сучки лапами. Взгляда было достаточно, чтобы моравцы как по команде опустили лапы и положили их на ручках висящих возле седел топоров.