Божьи воины
Шрифт:
– Ну, ну, – ощерился Конрад из Олесьницы. – Свидетель. Нашелся. И что показал? Кто, интересно бы узнать, напал на сборщика?
Глаза Стенолаза блеснули.
– Раскрытие исполнителей – это лишь вопрос времени, – буркнул он. – Ибо так складывается, что того свидетеля нашли люди, к нам не расположенные. А имея свидетеля, они по нитке доберутся до клубка, и все вылезет наружу. В том числе и золото. Так что сбавь немного тон, епископ!
Епископ Конрад некоторое время зло смотрел на него. Потом выбрался из ложа, накрыл наготу опончей. Присел на карлу. И долго молчал.
– Как ты мог, папуля, – укоризненно сказал Стенолаз, усаживаясь напротив. – Как ты мог? Ничего мне
– Не хотел тебя волновать, – гладко солгал Конрад. – У тебя столько забот в голове… Откуда тебе известно о том свидетеле?
– Магия. И доносители.
– Понимаю. С помощью магии и доносителей можно будет, думаю, того свидетеля выследить… И… хм-м… убрать? Вообще-то ссал я на этого свидетеля, а на недоброжелателей тем более. Ничего они не могут мне сделать. Но зачем мне эти хлопоты? Если б удалось свидетелю втихую свернуть шею… А? Биркарт, сын мой? Поможешь?
– У меня масса забот в голове.
– Хорошо, хорошо. Mea culpa, [127] – неохотно признался епископ. – Не злись. Ты прав. Я утаил! А что? Ты от меня ничего не утаиваешь?
– Зачем, – Стенолаз предпочитал не признаваться, что, и верно, утаивает, – зачем, поясни мне, князь епископ, ты грабанул деньги, которые якобы должны были послужить святому делу? Войне с чешской ересью. Круцьяте, к которой ты постоянно призываешь?
– Я эти деньги спас, – холодно ответил Конрад. – Благодаря мне они послужат тому, чему послужить должны. Будут истрачены на то, на что следует. На наемников, на коней, на сбрую, на орудия, на ружья, на порох. На все, с помощью чего мы сумеем преследовать, побить и уничтожить чешских отщепенцев. И можно быть уверенным, что никто эти деньги не растратит. Если бы собранные подати поехали по Франкфурт, их просто бы разворовали. Как всегда.
127
Моя вина (лат.)
– Аргументация, – усмехнулся Стенолаз, – достаточно убедительная. Но сомневаюсь, чтобы папский легат дал себя убедить.
– Легат – самый большой ворюга. Впрочем, о чем мы говорим? И легат, и князья уже получили свое серебро, ведь после грабежа мы собрали подати еще раз. Как ими воспользовались, известно. Под Таховом! То, что не попало в их карманы, осталось на поле боя, с которого они позорно сбежали, все оставив гуситам! А та подать? О ней даже уже не вспоминают. Это уже история.
– К сожалению, нет, – спокойно возразил Стенолаз. – Те подати одобрил Райхстаг. Тот, кто украл деньги, насмеялся над князьями электорами Райха, насмеялся над архиепископами. Они дела так не оставят. Будут нюхать, будут копаться. В конце концов обнаружат правду. Либо у них возникнут обоснованные подозрения.
– И что мне сделают? Что они могут мне сделать? Навредить мне не смогут. Это Силезия! Здесь моя власть и сила! Maior sum quam cui possit Fortuna nocere. [128]
– Quem dies vidit veniens superbum, hunc dies vidit fugiens iacentem, [129] – столь же классической цитатой парировал Стенолаз. – Не слишком возносись, святой отец. Поостерегись. Даже если решится проблема неудобного свидетеля, следует подумать об окончательном завершении следствия, касающегося умыкания податей. И я имею в виду отнюдь не закрытие, а прекращение дела путем поимки и покарания
128
«Так я могуча, что мне повредить не в силах Фортуна». Овидий, «Метаморфозы». Перевод С.В. Шервинского
129
«Тот, кого утро видит вознесенным, вечер видит поверженным». Сенека
– По правде, – признался Конрад, – и я тоже об этом думаю. Если верить распространяемым слухам, на сборщика напал и собранное захватил Рейнмар фон Беляу, брат Петра фон Беляу, гуситского шпиона. Рейнмар сбежал в Чехию, к своим дружкам-еретикам. Поэтому мы заманим его в Силезию, схватим и подвергнем следствию. Доказательства его преступления найдутся.
– Ясно, – усмехнулся Стенолаз. – Разве нужно что-то еще, кроме признания обвиняемого? А Рейнмар признается во всех преступлениях, в каких мы его обвиним. Если достаточно долго уговаривать, признается любой. Разве что случайно умрет. Не успев признаться.
– Почему случайно? Мне кажется, совершенно явно и вполне нормально, что Беляу отдаст душу в пыточной, как только признается в нападении на сборщика. Но до того, как выдаст место укрытия разграбленного серебра.
– Ах. Ясно. Понимаю. Но…
– Что «но»?
– Люди, интересующиеся судьбой этих денег, могут, боюсь, по-прежнему сомневаться…
– Не будут. Отыщутся другие неоспоримые доказательства вины. В доме сообщника Беляу при обыске будет найден пустой сундук, тот самый, в котором сборщик вез деньги.
– Гениально. Кто будет этим сообщником?
– Еще не знаю. Но у меня составлен список. Что скажешь относительно папского инквизитора, Гжегожа Гейнче?
– Но-но, не торопись, – насупился Стенолаз. – Излишество вредно. Я тебе уже сотню раз говорил: прекрати, святой отец, открытую войну с Гейнче. Война с Гейнче – это война с Римом, этот антагонизм тебе может только навредить. Irritabis crabrones, раздразнишь шершней. Хоть ты считаешь себя выше и сильнее Фортуны и ничего не боишься, тем не менее тут речь идет не только о твоей епископской заднице. Воюя с инквизитором, ты показываешь людям, что, во-первых, меж вами нет единства, что вы разделены и враждуете. Во-вторых, что инквизиции можно не бояться. А когда люди перестанут бояться, с вами, попами, может и действительно случиться нечто малоприятное.
Епископ какое-то время молчал, глядя на него исподлобья.
– Сын мой, – сказал наконец, – ты ценен для нас. Ты нам нужен. Наконец, ты нам мил и приятен. Но не раскрывай на нас слишком-то уж широко свое хайло, потому как мы можем потерять терпение. Не щерься, ибо, несмотря на истинно отчую любовь, кою мы к тебе испытываем, мы, если вывести нас из терпения, можем наказать эти зубы выбить. Все. Один за другим. С длинными перерывами, чтобы ты мог насладиться угощением.
– А кто тогда, – усмехнулся Стенолаз, – разрешит проблему неудобного свидетеля? Кто заманит в Силезию и схватит Рейневана фон Беляу?
– И верно. – Епископ задрал опончу, почесал волосатую лодыжку. – Болтаем, болтаем, словно играем, а самое главное уходит. Закрой дело, сын мой. Пусть тот свидетель исчезнет. Бесследно. Как исчез тот, которого два года назад Гейнче выкопал в Башне Шутов.
– Решено.
– А Рейнмар Беляу?
– Тоже решено.
– Ну, тогда выпьем. Давай кубок. Да сначала понюхай, какой букет. Молдавское! Я получил шесть бочонков в виде взятки. За должность схоластика в Легнице.
– Взяточничество при раздаче пребенд? Скверно, папуля.