Божиею милостию Мы, Николай Вторый...
Шрифт:
С прибытием большевиков из Омска и взятием ими власти в Тобольске началась демобилизация старослужащих солдат Конвоя. А именно с ними Царские Дети и Николай Александрович установили приятельские отношения. Режим содержания заключённых стал ужесточаться. Новые охранники вели себя ещё развязнее, чем взвод 2-го полка. Они пьянствовали, распевали похабные песни, грязно матерились, врывались в любое время дня и ночи в комнаты, где жила Царская Семья и её близкие. Жизнь в Доме Свободы становилась всё тяжелее.
Даже резкое потепление погоды, пришедшее в конце марта в Тобольск, мало улучшало настроение Николая
Нервы пошаливали не только у взрослых, но и у самого юного из узников – Алексея. Цесаревич как раз входил в самоутверждающийся подростковый возраст. Лишённый движения во дворе, где злобные солдаты разрушили его ледяную гору, по которой он очень любил стремительно скользить вниз в санях, сделанных из цельного выдолбленного бревна, он придумал себе отчаянную забаву – скатываться по парадной лестнице дома в той же деревянной долблёнке. Он не обращал внимания на беспокойство матери и отца, когда со страшным шумом и грохотом его «санки» летели вниз по лестнице…
И однажды случилось то, чего больше всего опасались Николай Александрович и Аликс: долблёнка перевернулась на полном ходу и ударила мальчика так, что началось кровоизлияние в паху.
Оно было много сильнее, чем в Спале. Боткин помочь не смог, Распутина с его молитвой и чудесным воздействием на болезнь Алексея – уже не было в живых… Старый вечный ужас за жизнь любимого сына, тлевший в душах Семьи, вновь вспыхнул жгучим пламенем. Особенно пожирал он Александру.
Весь её опыт сестры милосердия ничего не мог дать для облегчения страданий ребёнка, от страшных болей не спавшего днями и ночами. Мать и отец снова проводили долгие часы у его постели, пытаясь отвлечь чтением, разговорами от приступов.
Ничто не помогало – ни лекарства Боткина, ни любовь и внимание близких, ни горячие молитвы Семьи.
96
В первых числах апреля Алексею стало немного легче. Боли мучили его не постоянно, а время от времени, высокая температура, как говорил доктор Боткин, «съедала» опухоли. Но она подрывала силы ребёнка, он худел и очень ослаб. Кожа на лице сделалась совсем восковой, щёки впали, остались только тонкий прямой нос и большие глаза, как на старинной иконе. Ослабление у него болей немного утешило Александру. Но теперь она могла только лежать на кушетке и почти не ходила.
У Николая от постоянного внутреннего напряжения лицо как будто уменьшилось, покрылось морщинами и стало напоминать печёное яблоко. Невзгоды внешне почти не отразились на ОТМА. Анастасия располнела и была сейчас толстой, крупной до талии, как Мария пару лет тому назад, когда её за это прозывали «добрый толстый Туту». Теперь она похорошела и постройнела. Синие глаза сделались совсем огромными и гипнотически усмиряюще действовали на молодых хулиганистых солдат охраны, когда те начинали безобразничать в её присутствии. «Старшая пара» – Ольга и Татьяна – обе похудели и стали необыкновенными красавицами.
Месяцы тобольского заточения навевали на них ужасную скуку, тягостность которой прерывали только любительские спектакли на русском и французском языках, которые тщательно репетировали
По вечерам Николай Александрович всё-таки читал вслух в кругу Семьи русские, английские и французские книги. Но главное, что умиротворяло всю Семью, приносило смирение и силу со спокойным достоинством встречать все издевательства, хулу и клевету, была глубокая, искренняя, без патетики и экзальтации, вера в Бога. «Укоряемы – благословляйте, гонимы – терпите, хулимы – утешайтесь, злословимы – радуйтесь, и претерпевший до конца, тот спасётся. Христос с Вами…» – эти слова Святого Серафима Саровского озаряли жизнь тобольских узников в самые трудные их минуты…
…Из Москвы сначала пришёл слух, что в Тобольск приедет чрезвычайный уполномоченный большевистского правительства – ВЦИК. Глухую и мрачную угрозу принесло это известие в Царскую Семью. Особенно её почувствовал Николай Александрович, регулярно просматривавший газеты и всё более громко возмущавшийся предательским Брест-Литовским мирным договором Ленина и Вильгельма. Вслед за ним беспокойство ощутила и Александра Фёдоровна, которая, как любящая женщина, интуитивно воспринимала более остро опасность, томящую душу мужа. Но когда спустя несколько дней появился сам московский комиссар Яковлев – крепкий черноволосый мужчина с бритым лицом, весёлыми глазами и доброй улыбкой, нависшая туча стала казаться не такой страшной.
Смущённо улыбаясь и всё время принося извинения за каждый свой шаг, особо уполномоченный в сопровождении Кобылинского бегло осмотрел комнаты, которые занимала Семья, зашёл к больному Алексею и убедился, что Цесаревич лежит в кровати из-за серьёзного недомогания, был представлен Государю и Императрице, которых подкупил тем, что в отсутствие посторонних называл их «Ваши Величества». Комиссар, одетый в матросскую блузу и тулуп, вежливо снимал свою папаху, когда входил в помещение, всё время улыбался, вёл себя доброжелательно, от чего заключённые уже отвыкли, и явно чего-то недоговаривал…
Яковлев произвёл своей мягкостью, скромностью и почтительностью хорошее впечатление на Николая Александровича и даже потерявшую доверие к людям Государыню. Невдомёк было порядочному человеку – царю, принципы которого нисколько не поколебали предательство, подлость, измена родственников и друзей, казавшихся такими добрыми и искренними, когда он был у власти, что к нему был подослан со специальным поручением новых правителей России один из опаснейших террористов империи – Яковлев-Мячин-Стоянович.
Уральский боевик Яковлев-Мячин начал свою деятельность в 1905 году с того, что бросал бомбы в казаков, готовил взрыв солдатской казармы. В 1906 году он бросил бомбу в открытое окно квартиры деятеля монархической партии, когда за столом сидели глава семьи, его жена, дети и родственники. Пострадал не только объект теракта, но и ни в чём не повинные люди. В 1907 году Яковлев участвовал в захвате оружия, динамита, ограблении почтового вагона с деньгами, нападении на самарских артельщиков, с трупов которых он снял 200 000 рублей. В 1908 году Яковлев со своей шайкой проходил по делам о двух миасских ограблениях и хвалился тем, что при втором грабеже в Миассе «убито и ранено со стороны противника 18 человек».