Божиею милостию Мы, Николай Вторый...
Шрифт:
Рядом с Пал Палычем, оборотясь к нему спиной, вёл беседу с петербургским гостем, депутатом Думы Василием Алексеевичем Маклаковым, его брат Степан Палыч Рябушинский. Фрак на Маклакове был какой-то старый и помятый, и весь он, от заросшей волосами головы, явно давно не стриженной, до кривых ног в слишком узких, как панталоны, брюках, производил несвежее и неопрятное впечатление. Павел Николаевич Милюков, на плоском лице которого поблёскивали над топорщащимися седыми усами два стёклышка пенсне, с вниманием прислушивался к их разговору.
Молодой и говорливый депутат Керенский [70] , представлявший в Думе «трудовиков», а на самом деле бывший эсером, с грубыми и резкими чертами лица, короткой причёской бобриком, во фраке и белой манишке
70
Керенский Александр Фёдорович (1881 – 1970) – адвокат, лидер фракции трудовиков в IV Государственной думе. С марта 1917 г. – эсер, во Временном правительстве: министр юстиции (март – май), военный и морской министр (май – сентябрь), с 8 июля – министр-председатель, с 30 августа – Верховный главнокомандующий.
Маленький, лысенький и бородатенький учитель реальных училищ Иван Иванович Скворцов-Степанов, про которого все в Москве знали, что он представляет самых левых социал-демократов – «большевиков», что-то бурно доказывал такому же маленькому, лысому, но с бритым по-английски лицом человеку, стоявшему спиной к Гучкову. По прекрасно сидевшему на нём фраку энглизированного образца Александр Иванович узнал своего полного тёзку Александра Ивановича Коновалова – деятеля Думы, московского миллионщика и большого поклонника туманного Альбиона во всех его проявлениях – от политики до лошадей и продукции фирмы «Роллс-Ройс».
«Наверное, большевичок опять упрашивает Александра Ивановича подать милостыню эмигранту Ульянову, – весело подумал Гучков. – Пожалуй, и мне надо подкинуть ему деньжат: хоть и далеко от России, но эта бомба замедленного действия против самодержавия тикает и тикает… Пожалуй, дам-ка и я большевикам тысчонок двадцать. Авось хорошие проценты набегут… Только теперь передавать надо не через «буревестника революции» Максима, а то ведь ополовинить может!»
Гучков остановился на середине холла, не зная, к какой группе ему примкнуть. Тут в дверях прихожей появился хромоножка Челноков. Из его длинной и неопрятной бороды сверкала улыбка, глаза блистали от радости видеть лучших людей Москвы и Петербурга.
Всё общество дружно оборотилось к вновь прибывшим и обступило их, обнимаясь и целуясь.
– Ну вот! Все в сборе! – радостно провозгласил фальцетом Пал Палыч и пригласил широким жестом гостей в буфетную, где были накрыты столы с закуской и водками.
За каждым из двух столов стояло по два половых-ярославца, в таких же белоснежных и наглаженных одеяниях, как у артельщика. Но половые носили, в отличие от артельщика, белые поварские колпаки, чтобы волосы не попадали в пищу. Их шёлковые кушаки были не красного, как у артельщика, а зелёного цвета.
«Пал Палыч явно заказал весь обед, включая половых, у Тестова, – сделал вывод Александр Иванович, бросив беглый взгляд на закуски. – Что ж, моё первое желание исполнилось!..» – с удовлетворением подумал он, войдя с друзьями в сравнительно небольшое помещение буфетной.
На ближнем к двери столе, покрытом белоснежной, отстиранной до блеска скатертью с вензелями хозяина дома, стояли подносы с блюдами, тарелками, тарелочками закусок. Центр стола занимала знаменитая кулебяка от Тестова, которая заказывалась не позже чем за сутки. Строилась она в двенадцать ярусов, где каждый слой имел свою начинку: и мясо, и рыба разная, и свежие грибы, и раковые шейки, и цыплята, и дичь разных сортов, и налимья печёнка, и слой костяных мозгов, приготовленных в чёрном масле… Вокруг кулебяки были буквально навалены груды малюсеньких пирожков из растворчатого, пресного и слоёного теста с разными начинками – налимьими печёнками и рисом, капустой, грибами, курицей, рыбой, мозгами, мясом и дичью.
По бокам этого буйства из румяного теста, на салфетках, лежали горки горячих калачей, источавших из себя тепло и аромат. Естественно, рядом с калачами с каждой стороны стола стояло по большой серебряной чаше – одна с серой зернистой, а другая с блестящей чёрной
Двое ярославцев-молодцов уже накладывали на тарелочки серебряными ложками оба вида икры, добавляли туда кусок жёлтого коровьего масла и протягивали гостям. Гучков с удовольствием взял тарелочку и помедлил мгновенье, за которое взгляд его упал на нежнейшую переславскую селёдку залом, которую в Петербурге ему доводилось редко видеть. Он протянул ярославцу свою тарелку назад, и тот, угадав желание гостя, уложил к двум горкам икры ещё и ряпушку [71] .
71
Ряпушка – небольшая рыба семейства лососёвых.
Александр Иванович глазами хотел бы съесть сразу и тончайшие, нарезанные бумажной толщины ломтики провесной ветчины, и белоснежные окорочка молочных поросят с хреном со сметаной, и розовой сочной сёмги, и янтаристого балыка с Дона, пахнущего степным ветерком, и нежнейшей белорыбицы с огурцом, но общество, получив каждый по тарелке с закуской, потянулось к другому столу, чтобы не тратить время в ожидании первой рюмки, которую уже давно предвкушали многие.
На другом столе, где за порядком, то есть постоянной наполненностью рюмок и бокалов гостей, следили два других розовощёких ярославца, в центре на плоском серебряном подносе стояли уже приготовленные для первого глотка хрустальные рюмки с золотыми вензелями хозяина дома. Вокруг них, небольшими батареями, были расставлены смирновская водка на льду, английская горькая, беловежская зубровка, шустовская рябиновка и портвейн Леве № 50. Рядом с бутылкой пикона, завёрнутые в салфетки, покоились бутылки эля. Посреди стола в огромной серебряной ладье из льда высовывались закупоренные бутылки шампанского. В другой ладье, парной первой, тоже во льду, были укрыты шампанки особо прочного стекла с кислыми щами. Увидя эти шампанки, некоторые из гостей удовлетворённо зацокали языками: пить можно было сколько хочешь, раз кислые щи имелись в наличии для освежения самых загулявших голов.
В хрустальных графинах с серебряными крышками сверкали под электрической лампой квасы и фруктовые воды – вишнёвая, малиновая, чёрносмородиновая. Ярославцы бдительно следили за господами, готовые предугадать любое желание.
Насладившись всем этим великолепием, гости дружно окружили братьев Рябушинских и стали чокаться с ними и друг с другом. Затем на мгновенье воцарилась тишина и раздался блаженный выдох. Застучали вилки о тарелки. Только Скворцов-Степанов, которому один глоток показался мал, взял ещё рюмку и проглотил содержимое, слегка крякнув по-купечески. «Раз двойная фамилия, значит, и порция должна быть двойная…» – весело подумал Гучков. Он заметил, как один из наблюдательных половых плеснул ледяной смирновки в высокий бокал для шампанского и предложил его учителю-большевику. Тот вслед за второй рюмкой опрокинул в рот и большой бокал, а затем с видимым удовлетворением принялся за горячий калач с паюсной икрой.
Зубровка очень хорошо пошла под горячую ещё ветчину с зелёной московской горчицей, от которой интеллигентного Керенского, не привыкшего к простой купеческой пище, так ожгло, что он минуты три стоял раскрыв рот и выпучив глаза, из которых градом катились крупные слёзы. Слава Богу, ярославец вовремя заметил его беззвучный крик о помощи и поднёс большой стакан черносмородиновой воды…
Опытный артельщик вовремя предложил «осадить» водки элем и поднёс каждому серебряную стопочку этого благородного напитка. После него своего часа дождались и грибы маринованные, рыжики солёные ярославские из запечатанных бутылок белого стекла, и горячий жюльен из белых грибов в сметане с румяной корочкой из сыра, и поросёнок молочный с хреном, и телятина «банкетная» белая из Троицы, где отпаивали телят цельным молоком. Каждая перемена требовала сопровождения то шустовской, то ледяной смирновки, разбавленной пиконом [72] , то портвейна…
72
Пикон – род алкогольного напитка; эссенция, прибавляемая в алкогольный напиток.