Божьим промыслом. Стремена и шпоры
Шрифт:
Это было разумно, и генерал лишь спросил у майора:
— А Вайзингер не сказал вам, когда тут у нас появится?
— Не сказал, — отвечал ему тот, — но думаю, что раньше, чем стемнеет, его ждать смысла нет.
И опять Волков был согласен со своим офицером.
Глава 44
А пока Вайзингера не было, а силы ещё были, он позвал к себе капитана Неймана. И стал расспрашивать того о ночном деле, в котором он принимал участие вместе с Вайзингером и Дорфусом. И генерал узнал для себя кое-что интересное: так как капитан не был при солдатах,
— Купчишка… или кто он там… был настоящий богатей, — сообщил Волкову капитан.
В этом тот не сомневался. «Уж кто-кто, а Вайзингер наверняка знал, кого в городе можно хорошо пограбить».
— Казну у купчишки забрали, богатый был дома, целые сундуки серебра, людишки Вайзингера едва руки себе не оторвали, пока носили всё в телеги.
— Значит, вы довольны ночным делом? — догадался Волков.
— Доволен, — соглашался капитан. — Вайзингер сказал, что посчитает и мою долю тоже, ведь и я там пригодился.
— Пригодились? — уточнил генерал. — Как?
Он понимал, что человек типа Неймана не мог пригодиться как грузчик украденного.
— Так хозяева вздумали артачиться, сами за железо взялись, слуг вооружили и науськали. Пришлось вразумлять.
— И как прошло вразумление?
Нейман пожал плечами:
— Так, как и должно: самого борзого из слуг пришлось убить, а самого дерзкого из сыновей хозяина… Я разбил ему скулу молотом. Рухнул как мёртвый.
— Умрёт? — спрашивает генерал.
— Это вряд ли, но красавчиком его теперь точно не посчитают, — и, поясняя, а может быть, и оправдывая свои действия, капитан добавил: — Зато другим острастка была, больше никто драться не захотел, по углам забились да только проклятиями сыпали, пока людишки Вайзингера дом их очищали.
Волков, слушая это, одобряюще кивал: хорошо, хорошо. Это было как раз то, чего он и добивался. И пара-тройка мертвецов была как раз кстати. Еретикам должно стать неуютно в родном городе. И страх был самым лучшим для того средством. Ни на улице, ни дома они не должны чувствовать себя спокойно. Вот только одно барона не удовлетворяло во всём случившемся. А именно то, что угроза для безбожников пока что исходила от его людей, а должна была исходить от горожан, от вчерашних добрых соседей этих еретиков.
И именно к этому он всё и вёл, но пока пусть еретики и дальше боятся; и для этого…
— Друг мой, — начал генерал, — у меня есть ещё одно дельце для вас.
— Я готов, — сразу ответил Нейман, но тут же оговорился: — Если дело, конечно, праведное.
— На сей раз наиправеднейшее, — успокоил его Волков. — На сей раз наказать надобно ярого безбожника, главного пастыря еретиков, коего прозывают Хаанс Вермер.
— Надобно его убить? — сразу спросил капитан.
— Нет, надо избить, но бить нужно хорошо, — Волков понизил голос. — Не так, как нашего монаха.
— И где мне его найти? — так же тихо спросил Нейман.
— Вы были на моей улице? На улице Жаворонков?
— Я был в том доме, где вы снимали покои, — вспомнил капитан. — один раз.
— Вот и прекрасно, значит, улицу найдёте. А на той улице самый красивый дом — дом безбожника. Его нетрудно будет узнать, на втором этаже в доме большие окна. Он приезжает домой, когда уже темнеет. Ездит
— А зовут мерзавца Вермер…, — Нейман запоминал это имя.
— Да, Хаанс Вермер.
— Я возьму пару людей и поеду туда, как только начнёт смеркаться.
Именно это и хотел услышать генерал от своего капитана.
А потом к нему подошёл полковник Брюнхвальд.
— Господин генерал.
— Я слушаю вас, Карл, — Волков вздохнул, насколько это позволяли ему рана и повязка. Он уже думал пойти лечь, но раз его товарищ обратился к нему, значит, это что-то важное.
— Два дела, — сразу и по-деловому начал полковник. — Первое: заложников из горожан, ну, тех двух, что вы велели арестовать, надобно отпустить.
— Они отпустили нашего сержанта!? — обрадовался Волков.
— Да, привезли, с ним всё в порядке, — ухмылялся полковник, — побоялись, что вы повесите тех горожан, а теперь человек, что его привёз, просит их вернуть.
— Значит, испугались, — барон тоже улыбался; это был хороший знак, хороший, городская власть поняла, что он не шутит. А значит, теперь они будут воспринимать его всерьёз. — Прекрасная новость, Карл; но, кажется, вы собирались мне ещё что-то сказать?
— Именно, генерал, — и Брюнхвальд продолжил: — Купчишка, что привозит нам муку, до сих пор тут, я с ним болтаю о делах, о ценах, о том, что в городе происходит, он болтлив и жаден, он кое-что рассказал мне, едва я дал ему лишнюю монету.
— Рассказал? И что же? — Волков, исходя из опыта своего, не пренебрегал никакой информацией. И сейчас был заинтересован.
— Купчишка сказал, что городской люд, готовый драться с нами, собирается у каких-то Глевенских ворот.
— Это восточные ворота города, — сразу вспомнил генерал. И добавил: — Там хорошее место для сбора.
— Ну так, может, я с тремя сотнями людей и дойду до тех ворот, — предложил полковник. — Посмотрю, кто там собрался.
Это было сказано как бы между прочим, таким тоном, как будто сие для Брюнхвальда безделица: могу сходить, а могу и не ходить; мне всё равно. Вот только среди многих достоинств товарища Волков никогда не находил умения хитрить. Карл, хоть и пытался показать, что это для него дело обыденное, но генерал понял, что он хочет сделать что-то самостоятельно. Без Волкова. Хоть небольшую вылазку против горожан. И всё дело было в том, что эта вылазка действительно была необходима, нельзя было давать горожанам собраться в кулак. То, что часть городских офицеров сидела в цитадели под замком, было, конечно, большой удачей, но и оставшиеся могли что-то предпринять, если дать им почувствовать в себе силы.
И генерал, прекрасно понимая это, не стал препятствовать желанию своего заместителя:
— А что, Карл, и сходите. Сходите. Пусть люди разомнут ноги. Засиделись тут в казарме, разжирели поди, и не удивительно, если есть да спать целыми днями. Заодно возьмите провизии и проведайте Рене в цитадели.
— Так и сделаю, — отозвался полковник. — Зайду в цитадель первым делом, а уж потом и пойду к воротам.
— Прекрасно, — оценил план генерал, но тут же добавил. — Вот только…
— Что только? — Брюнхвальд, казалось, уже обрадовавшийся разрешению генерала, насторожился.