Божия коровка
Шрифт:
Лена была разрушена. Действительно, трудно поверить, что человек, для которого ты столько сделал, был вместе долгие годы, может вот так тебя предать. Ее швыряло от готовности простить его и принять обратно до обвинений себя в самых ужасных пороках. «Я страшная, я навязчивая, я противная, я лишняя», — твердила Лена. По сути, она умерла и продолжала жить после смерти в аду. Ее муж был ее миром, и она его потеряла. Лена долго не могла устроиться на работу, потому что работодатели-стервятники хорошо чувствуют мертвечину. Вообще, наши
Мертвые не вышивают крестиком и не бегают. Хотя иногда едят. Лена ела довольно мало, потому что у нее элементарно не было денег. Так продолжалось долгие месяцы, прежде чем она взяла в себя в руки и устроилась на работу. Кстати, отличную, с большой зарплатой. Такой большой, что Сереженька написал из Питера и попросился обратно: «Люблю, люблю, люблю! Ошибся!». Ему казалось, что Лена опять простит, раз делала так всегда. Я совру, если скажу, что, как пишут в романах, «что-то отвалилось навсегда». Любовь осталась, желание счастья, которое держал в своих руках и мог дать только Сергей, осталось. Не осталось сил пережить еще одно предательство, а что таковое последует, Лена не сомневалась.
С тех пор она живет, как Снегурочка, и боится солнечного света. Неплохо выполняет свою работу, отлично выглядит, встречается с подругами и ездит на курорты. Внутри нее лед отчаяния, о котором мало кто знает, а она делиться не собирается.
На мой взгляд, ужасно несправедливо, когда одним из семи смертных грехов называют уныние. Что пугать человека грехом, да еще смертным, если он уже умер? Есть пословица — мертвые не потеют. Ага, не потеют, но и не грешат.
Ольга: Мне действительно кажется странным, что уныние такой тяжкий грех. Что, человек не имеет права пасть духом среди этого ужасного мира, после того, что на него обрушивается?
Эдуард: Человек имеет право упасть духом, но не имеет права сказать: «Я здесь упал и теперь буду лежать, пусть по мне все ходят. Подниматься не хочу». Да и уныние бывает разным. Если тебе взгрустнулось на берегу моря в час заката, это не греховное уныние. Опасна отрешенность, равнодушие к происходящему в себе и вокруг, потеря надежды, цинизм. Когда говорят: «Что ни делай, ничего не исправишь и не изменишь».
О.: Ты не допускаешь, что бывают такие удары, после которых теряешь надежду и считаешь себя ничтожеством?
Э.: Дело в том, что если человек считает себя ничтожеством, он слишком много о себе возомнил. Это гордыня, хотя я не преуменьшаю ни боли, ни страданий этого человека. Жизнь устроена так, что наши ожидания могут быть разрушены и необходимо найти духовные средства для лечения ран и дальнейшей жизни. Если мы заболели, то принимаем лекарства.
О.: Не могу с тобой согласиться. Одно дело лечить грипп, а другое лечить душу. Твой
Э.: Даже если твоя героиня продолжала любить мужа, необходимо осознать возможность дальнейшей жизни. Очень часто за крушение мы принимаем свою раненную гордость, самолюбование, иллюзии. И славно, что эта иллюзия разбилась в тридцать лет, а не в семьдесят пять. Есть возможность выстроить нормальный мир. Можно ведь всю жизнь прожить в иллюзии, но она рухнет даже на смертном одре, потому что вдруг окажется, что пока…
О.: Пока ты умираешь, твой партнер шарит по тумбочкам в поисках ценностей…
Э.: Например.
О.: А ты не можешь предположить, что в определенный момент человек может быть вполне себе убит?
Э.: Но он физически продолжает жить. И даже если внутренне он убит, он должен найти в себе силы возродиться. Надежда как раз помогает в этом. Твоя знакомая должна понять, что она может быть доброй, любящей, великодушной, вынести этого ребенка из руин и дать ему жизнь. Твоей знакомой не стоило запираться в одиночестве, мнить себя больше, чем то, чем она является. Человека, попавшего в тяжелую аварию, не заставляют в больнице прыгать с шестом, но все-таки заставляют делать упражнения для мышц.
О.: И все же… Почему уныние это грех?
Э.: Отказ от надежды на будущее и полное безразличие. Уныние отказывается возрождаться и жить — отказывается от дара Бога. Выражаться это может как в замороженности, так и в суперактивности, стремлении заполнить свою жизнь суетой.
О.: И что в этом плохого? Отвлекает от горестей.
Э.: Излишняя активность — не выход из ситуации. Нельзя набить мусором бездну.
О.: Эдуард, скажу тебе как практик, когда происходит трагедия, лучше заполнить жизнь внешней активностью. Это гораздо более достойно, чем сидеть и лить слезы в компот. Активность не кажется мне унынием.
Э.: Однако результат один и тот же. Суперактивность, кстати, часто проявляется в социальных сетях. Пишется много, а разве стали мы лучше относиться друг к другу?
О.: Наоборот.
Э.: Встречаются ли эти люди в реальности? Проявляют ли уважение? Нет. Встают в горделивую позу? Да.
О.: Можно на это и по-другому посмотреть. Многие люди живут в маленьких поселках или не могут выйти из дома по состоянию здоровья. Социальные сети позволяют им общаться со всем миром.
Э.: Как раз эти люди очень прилично ведут себя с соцсетях.
О.: Допустим. Но что лучше — рыдать или бегать?
Э.: Одно и то же. Идут годы, а ничего не меняется.
О.: А как правильно? Сидеть и работать над своей духовностью?
Э.: Смотреть вокруг, видеть людей и понимать, что жизнь не закончилась. И не важно — сидеть или бегать.
О.: Извини, но большинство живущих в России потеряли надежду. Это здесь дефицитный товар. Но люди, которые это приняли с достоинством, не ноют и не рыдают, выглядят явно лучше. Я и сама смутно вижу хорошую перспективу, но предпочитаю занять свою жизнь суетой. Мне не кажется это грехом. Почему ты решил, что не бывает безвыходных ситуаций? Бывают.