Божья кара
Шрифт:
Послышался скрежет калитки, сдавленный смех Наташи – видимо, рыжий уже тискал ее.
– А, ты уже здесь? – подходя, спросила Наташа, без удивления спросила.
– Как видишь.
– Надолго расположился?
– Как получится.
– Ну, что ж... Спокойной ночи.
Наташа повозилась с замком, открыла дверь, пропустила рыжего вперед и, закрыв за собой дверь, задвинула изнутри щеколду – Амок хорошо слышал ее ржавый скрип. Что-то бормотал рыжий, потом из комнатки послышалась возня – видимо, он открывал бутылку, Наташа искала какую-то закуску. Свет они не включали,
Ночь была душная, форточку Наташа открыла, но в комнате молчали, шепот он бы услышал, как услышал глухой стук стаканов. Потом звякнула тарелка, опять звон стаканов. И, наконец, наступила тишина.
Амок знал, что скрипа кровати не будет – на ней спала Лиза, дочка Наташи, а сама она обычно стелила матрац на полу.
– Может, слиняешь, наконец? – спросила Наташа, подойдя к форточке.
– Попозже.
– Мужик, по-человечески прошу – отвали, – пробасил в форточку рыжий. – Ну нет никаких сил тебя здесь терпеть.
– Я же терплю.
– Как знаешь... Не обижайся, если что не так.
Прошло какое-то время, из комнатки Наташи не доносилось ни звука – видимо, они действительно расположились на полу. Амок продолжал сидеть за столом, прикидывая, как быть дальше, – положение складывалось в самом деле унизительное. И вдруг на кирпичной дорожке, в свете подвешенной на шнуре лампочки он увидел лягушку. Достаточно крупная, она смотрела на него неотрывно и пристально. Решение созрело мгновенно – осторожно взяв со стола пластмассовую миску, Амок изловчился и набросил ее на лягушку. Затем, просунув руку под миску, нащупал там несчастное земноводное создание, ухватил его поперек туловища и, подойдя к окну, вбросил лягушку в раскрытую форточку.
Отчаянный женский визг раздался почти сразу.
– Змея! – кричала Наташа, не понимая, что происходит, и чувствуя, как что-то холодное и скользкое касается ее груди – она решила, что в комнату вползла змея. Басовито гудел голос Апполонио, в комнате вспыхнул свет, и на пороге появился кривоногий.
– Твоя работа? – спросил он.
– Ты о чем?
– Значит, так... Если ты сейчас не слиняешь, я из твоей поганой морды сделаю отбивную. Ты меня понял?
Амок поднял с земли заранее им присмотренные две тяжелые бутылки из-под шампанского и, сделав шаг вперед, остановился.
– Можешь начинать.
Апполонио стоял не двигаясь.
А дальше произошло нечто совершенно неожиданное – Амок заорал. Бессвязно заорал во всю мощь молодых своих легких, хрипло и надсадно, даже с каким-то чувством освобождения – он выплескивал из себя нервное напряжение, с которым жил последнее время. Он орал, глядя даже не на противника, а подняв голову и видя перед собой только бледную, словно сжавшуюся от его крика луну.
– Ты чего, мужик? – опешил рыжий. – Умом тронулся?
– Да-а-а! – продолжал выть Амок, глядя в ясное ночное небо.
– Люди ведь спят...
В ответ Амок сделал шаг вперед. Две массивные, черные в лунном свете бутылки поблескивали в его руках тяжело и угрожающе.
– Искрош-ш-шу, – прошипел Амок и ударил бутылки одна о
Рыжий к подобному не был готов, он понял, что надо спасаться, и чуть ли не одним прыжком оказался у калитки.
– Коз-з-зел, – прошипел вслед Амок.
Рыжий дернулся, замер и некоторое время стоял, не оборачиваясь. После подобного оскорбления он не имел права уходить – умри здесь, истекая кровью, но уходить после «козла» нельзя никогда и никому.
Амок это знал и потому произнес самое страшное оскорбление, по сравнению с которым весь русский мат – это шелест листвы от легкого ветерка.
И рыжий дрогнул.
Так и не обернувшись, он бросил за собой калитку и ушел в сторону улицы Ленина. Его черную майку с голой Наташей на груди поглотила ночная темнота. На короткое время кривоногая фигура мелькнула на пустом асфальте улицы и скрылась. Апполонио шел напрямик в сторону набережной. Там еще были люди, гремела музыка, шла торговля, там можно было прийти в себя и освободиться от сумасшедшего воя, отголоски которого до сих пор метались в его ушах.
Оставшись один, Амок вдруг почувствовал страшную усталость. Он с трудом разжал кулаки, и горлышки бутылок выпали на кирпичную дорожку. Тяжело переступая ослабевшими ногами, он прошел к столику, за которым сидел недавно, опустился на скамейку и откинулся на фанерную стенку.
Прошло какое-то время, и из комнатки, завернувшись в махровую простыню, вышла Наташа. Она молча подошла к Амоку и села рядом. Выпростав обнаженную руку из простыни, взяла с полки пачку сигарет, закурила.
– Ты в порядке? – спросила она.
– Почти.
– Сколько в тебе всего, оказывается...
– Как и у всех.
– Да не сказала бы...
Она долго молчала, прикурила еще одну сигарету, потом вдруг загасила ее о клеенку и решительно взяла Амока за руку.
– Пошли, – сказала она, поднимаясь. – Мужика моего прогнал, придется тебе его заменить. Пошли-пошли, – она потянула его за собой. – После твоего воя Лизка заснула, так что все в порядке.
И он пошел.
Не сопротивляясь, легко и просто, будто между ними давно был такой уговор, будто все произошло естественно и закономерно. Подойдя к двери, Наташа открыла ее, пропустила Амока вперед, прошла вслед за ним и задвинула щеколду.
– Он не вернется? – спросил Амок, нащупав в темноте ее плечи.
– Никогда. – И она подтолкнула все еще робеющего парня к матрацу на полу. – Располагайся. И не задавай глупых вопросов.
На следующий день с утра Андрей отправился на автобусную станцию и первым же автобусом уехал в Феодосию. Дорога была недальней, недорогой, всего-то две гривны. Уже через полчаса он шел по залитым солнцем улочкам едва ли не самого древнего города на нашей земле. Не то три тысячи лет, не то четыре этому милому городку с южной архитектурой позапрошлого века, с наивной лепниной, узорами из красного кирпича, с проржавевшими чугунными решетками на балконах.