Божья воля
Шрифт:
— Да, да, правда! — прошептала Анна. — Спасибо вам, князь, спасибо! Простите меня, что я так дурно думала о вас.
Едва заметная усмешка, словно тень, пробежала по лицу Долгорукого, но Анна не заметила этой усмешки и, занятая тревожившим её вопросом, быстро спросила:
— Но где же он? Где?
— Кто? Василий Матвеевич? — переспросил Долгорукий.
— Ну да, конечно!
— О, он недалеко отсюда.
— Но он здоров? здоров?..
Долгорукий печально покачал головой.
— Нет, княжна, он болен, — сказал он. — Я не стану
Анна Васильевна вздрогнула всем телом и пошатнулась. Она почувствовала, как смертельный холод проник в её сердце, как кровь точно заледенела в жилах, перед глазами замелькали кровавые точки. Ещё минута, — и она бы лишилась чувств. И только страшным усилием воли ей удалось побороть слабость, внезапно охватившую её.
— Что с ним? — едва смогла она прошептать дрожащим, прерывающимся голосом. — Что с ним такое? Ради Бога, скажите скорей!
— Успокойтесь, княжна! Кажется, ничего опасного нет.
— Но где он? Где он?
— Тут недалеко, за Крестовской заставой, на одной мельнице.
— Как он туда попал?
Долгорукий улыбнулся.
— Ну уж этого, простите, Анна Васильевна, я вам сказать не могу, я и сам не знаю.
— Но как же вы узнали?
— Совершенно случайно. На этой мельнице служит в засыпках наш оброчный холоп. Он был здесь и рассказывал в людской, как он со стариком мельником поднял на Троицкой дороге какого-то больного Преображенского офицера. Гараська передал этот рассказ мне. Я заинтересовался, поехал на эту мельницу и убедился, что этот офицер не кто иной, как ваш жених.
— Но как же вы не привезли его сюда?
— Простите, княжна, — мягко заметил Долгорукий. — Я не мог этого сделать уж хотя бы по одному тому, что, привези я его сюда, пошли бы непременные толки, что я виноват в его болезни.
— Но как вы его нашли? Чем он был болен?
— Он был тогда в беспамятстве; а чем он болен, — не умею вам сказать.
— Но теперь… теперь, — с замиранием сердца спросила Анна, — ему наверное лучше?
— Кажется, лучше.
Молодая девушка на минуту задумалась, опустив голову на грудь, потом быстро сказала:
— Князь, я буду вас просить… исполните, ради Бога мою просьбу…
— Всё, что угодно, княжна! Приказывайте, — я всё исполню.
— Вы говорите, что эта мельница недалеко отсюда?
— Близёхонько. Всего версты четыре за Крестовской заставой, не доезжая Алексеевского.
— Так вот что, князь… — Молодая девушка на минуту смутилась, замолчала, но потом точно собралась с духом и твёрдо сказала: — Отвезите меня на эту мельницу, я хочу, непременно хочу видеть тотчас же Васю!..
Долгорукий даже растерялся от неожиданности этого предложения. Он и предполагать не мог, чтоб она сама так легко пошла в расставленную ей западню. Хотя он и наводил её на мысль об этой поездке, но ему казалось, что ему долго придётся уговаривать молодую девушку и что она не так-то легко попадётся в ловушку.
Но она сама шла навстречу его тайным желаниям, и Алексея Михайловича охватила такая неудержимая
— С большим удовольствием! — воскликнул он. — Я ваш покорный слуга, княжна, и сделаю всё, что вы прикажете!
И точно боясь, что молодая девушка может раздумать, он торопливо подошёл к двери и кликнул Герасима. Тот не замедлил явиться.
— Гараська! Беги сейчас на конюшню, — приказал ему Долгорукий, — и вели кучеру заложить в маленькие санки Булата!
— Сейчас, ваше сиятельство.
Гараська стрелой помчался на двор.
Всё благоприятствовало Алексею Михайловичу в этот вечер. Лошадь через несколько минут уже била ногами мёрзлый снег у ворот дома. Княжна Анна не раздумала и совершенно спокойно уселась в маленькие санки, вся охваченная страстным желанием поскорее увидать своего ненаглядного Васю, даже не замечая, что они едут без кучера и что вожжи взял в руки сам Алексей Михайлович.
Да и раздумывать было уже поздно.
Долгорукий натянул вожжи, и горячая лошадь, подхватив лёгкие санки, помчала их стрелой, обдавая седоков снежной пылью. Не прошло и получасу, как взмыленная лошадь уже остановилась у ворот Тихоновской мельницы.
Алексей Михайлович выскочил из саней и забарабанил в ворота. Громкий стук пробудил всю окрестность и гулким эхом отозвался где-то вдали. На этот раз ему отворили не так скоро, как в первый приезд. Он принимался стучать раза три, пока наконец за забором не скрипнула дверь, и не послышался голос Никитки:
— Кто ещё там? Кого нелёгкая принесла?
— Отвори, Никита, это я, Долгорукий! — отозвался Алексей Михайлович.
— Сейчас, ваше сиятельство! — воскликнул Никитка, и вслед за тем до слуха Долгорукого донёсся скрип промёрзлого снега под его торопливыми шагами. Загремел тяжёлый замок, звякнул запор, и ворота распахнулись.
— Пожалуйте, ваше сиятельство! — возгласил Никитка. — Простите, Христа ради, что фонарь не захватил; больно уж поторопился.
Долгорукий схватил его за руку и; почти пригнувшись к его лицу, прошептал:
— Говори тише. Я не один. Старик здесь?
— Нетути. Завтра хозяйку ждём, так я его сплавил.
— А несчастненький где?
— В его каморке, под замком. Дрыхнет, поди, без задних ног.
— Ну ладно, — прошептал Алексей Михайлович и потом сказал громко: — Ну вот что, братец: ты бы за фонарём сходил. Тут у вас темень непроглядная, того и гляди, голову сломишь.
— Сейчас, батюшка князь!
И Никитка со всех ног бросился назад на мельницу, а через минуту вернулся с закопчённым фонарём, сквозь тусклые стёкла которого едва пробивались слабые лучи света.
— Пожалуйте, княжна! — обратился Долгорукий к Анне, помогая ей вылезти из саней.
И, поддерживая молодую девушку, он направился к мельнице, черневшей грозным призраком на тёмном фоне ночного неба.
Глава IX
В порыве страсти