БП
Шрифт:
– Эт-та кто там лается?!.. – Ухо лавочника уловило в возмущенном гомоне очереди фразу "Упырь, креста на тебе нет, – баб и детишек морозить", брошенное женщиной в скромном тулупчике. – Эт-та ты там, лярва, язык свой поганый распустила?! Пошла вон, сучка, не будет тебе хлеба!!!.. И всем не хватит! Да ещё кто хоть раз рот раскроет, никому не будет, завтрева придёте!..
На мгновение в голове проскочила тревожно щемящая мыслишка "Может и не стоит так вот крыть-то, а вдруг, как из благородных будет?", но булочника уже вовсю несло.
Зная крутой нрав хозяина, да еще
Пахом Игнатьевич собирался еще немного поучить народ жизни, но в этот момент сквозь толпу протиснулась та самая сестра милосердия, сопровождаемая "свитой" в солдатских шинелях.
– Тихо, бабоньки, тихо! – Молодцеватый усатый унтер, подняв руку, пытался успокоить очередь. – Мы тут ненадолго, только вопросик один решим, и – всё!
Один из солдат тем временем подобрался вплотную к хозяину…
– Это ты, харя нажратая, мальца обидел?..
Лавочник открыл рот, чтобы ответить, как подобает, но не успел. Мощный удар поддых выбил из легких весь воздух и заставил подкоситься ноги. Но упасть ему не дали. Две сильные руки ухватили за ворот душегрейки и, перетащив через прилавок, уронили на пол посреди раздавшихся в стороны людей.
– Ты, что ли, крыса амбарная, малому в ухо заехал? И сестричку нашу срамными словами поносил? – Теперь уже унтер принимает участие в "разговоре", поднимая хозяина, как щенка, за шиворот и снова роняя на пол ударом в ухо. – Она нас с того света вытаскивала, после ран выхаживала, а ты её – сучкой и лярвой обзывать?!..
Тяжёлый сапог попадает по рёбрам, выбивая остатки разума… Когда в глазах перестают летать светящиеся мушки, а лёгкие снова начинают дышать, Пахом Игнатьевич как-то отстранённо слышит слова унтера, обращенные к толпе:
– … Сказал, что муки у него нет, и хлеба всем не хватит?.. А вот мы сейчас это и посмотрим! А ну-ка, братцы, давайте-ка по сусекам пройдемся, загашники его прошерстим!..
Подгоняемый тумаками лавочник провел непрошенных гостей в помещение пекарни и, обессилев от переживаний, плюхнулся на лавку, глядя, как по-хозяйски орудуют доморощенные сыщики. Ведь чуял же, чуял, что добром это не кончится! И дернул же чёрт ввязаться в это дело! Хотя деньги оно приносило немалые… Ну, ничо, даст Бог, не найдут они потайного склада… А всё равно надо было вчера ещё всё вывезть!..
Солдаты тем временем быстро осмотрели кладовку, где стояли семь мешков для дневного замеса, сунулись в остывающую печь, пооткрывали лари. Когда они стали возиться возле буфета, Пахом Игнатьевич вновь ощутил беспокойство… Один из солдат, припав на колено, заглянул в щель между дном и полом, довольно хмыкнул и вытащил из-под хитро спрятанного за ножкой колесика клинышек-стопор.
– Ну и что у нас там? – Унтер-офицер, стоявший рядом, спросил моментально вспотевшего и судорожно открывавшего и закрывавшего рот булочника. И, не дождавшись ответа, протянул руку. – Ключи давай!..
Нужный ключ нашелся быстро, унтер, окинув взглядом открывшуюся ему картину, удовлетворенно угукнув, послал одного из солдат обратно в лавку:
– Вот что, Ильюха, давай-ка сюда пару баб-делегаток от обчества, пусть посмотрят на эти богатства. А мы этого борова к людям отведём, пусть расскажет про свои делишки. И сбегай найди городового, он где-то рядом ошивался…
Городовой нашелся быстро и имел вид строгий и несколько нервный из-за пришедшего вместе с ним молодого подпоручика.
– Здрав жлаю, Вашбродие! Первой роты отдельного Нарочанского батальона унтер-офицер Пилютин!
– Что у вас тут, унтер? – Офицер сразу взял дело в свои руки. – Что случилось?
– Да вот этот гад муку в тайнике спрятал, а людям сказки сказывает о том, что хлеба нет и не будет. – Унтер кратко озвучил смысл произошедшего.
– Тайник, говоришь, нашли? Хорошо. Сейчас мне всё покажешь, потом подежурите здесь, пока он хлеб людям раздаст, затем на пролетке к нам отвезете. Адрес… – Подпоручик наклонился и шепнул унтеру на ухо пару слов, чем еще больше заинтриговал взбудораженных "зрителей".
– Вашбродь, пардону просим, а Вы откудова будете? – Из толпы раздаётся нетерпеливый вопрос. – Жандармы, что ль?
– Нет, бери выше… Контрразведка!.. Шпионы германские вот вашего лавочника подкупили, чтобы вас голодом морил и слухи панические распускал…
При этих словах Пахому Игнатьевичу снова поплохело… Ох ты, Господи!… Ох, ты Мать наша Пресвятая Богородица, спаси и сохрани!.. Ведь там, за мукой-то!!!..
Через три часа "шпион", судорожно икая, сидел перед подпоручиком и изо всех сил пытался понять, что тот ему говорит…
– Ну, что, любезный, давай поговорим про твои шашни с господами из Земгора. Кто тебе муку продавал, по какой цене, что приказывал за это сделать? Про то, что слухи ты должен распускать, мы уже знаем… А вот откуда у тебя на складе за мешками с мукой двадцать винтовок, завернутых в рогожу, оказались, а?..
Освещенные окна квартиры на первом этаже одного из домов на Литейном рассеивали вечерние сиреневые сумерки, откидывая причудливые тени заиндевевших деревьев на мостовую. Если бы в этот момент какой-нибудь ушлый всезнайка-репортер заглянул в окно, то, без сомнения узнал бы собравшихся. В удобных креслах и на диване расположились известные думские деятели – Павел Николаевич Милюков, князь Георгий Евгеньевич Львов, Николай Виссарионович Некрасов, Александр Иванович Коновалов и Иван Николаевич Ефремов. Исключение составлял только Михаил Иванович Терещенко, известный издатель, театрал, балетоман, коллекционер и близкий друг таких звезд российского бомонда, как Федор Шаляпин и Александр Блок.