Брак по-американски
Шрифт:
Я вышла замуж за Роя Отаниеля Гамильтона, которого впервые встретила в колледже. Мы сошлись не сразу. Он тогда мнил себя сердцеедом, а мне даже в девятнадцать не хотелось доверять кому-то свое сердце. Я перевелась в Спелман [15] после катастрофы, которая разразилась на первом курсе Говардского университета [16] в Вашингтоне. Вот тебе и учеба вдали от дома. Мама настаивала, что именно в университете я заведу новых, по-настоящему
15
Частный женский колледж высшей ступени, один из наиболее известных исторически черных колледжей в США. Находится в Атланте.
16
Американский частный т. н. исторически черный университет.
Андре и познакомил меня с Роем, хоть это и произошло случайно. Они с ним жили через стену в общежитии имени Турмана в дальнем конце кампуса. Я часто оставалась на ночь в комнате Андре – строго платонические ночевки, хоть нам никто и не верил. Он спал на покрывале, а я лежала, свернувшись, под одеялом. Сейчас об этом говорить уже нет смысла, но так у нас с Дре всегда было заведено.
Прежде чем мы с Роем познакомились лично, его имя со страстным придыханием произнес голос через стену от нас. Рой. Отаниель. Гамильтон.
Андре спросил:
– Как думаешь, он ее специально попросил это сказать?
Я хрюкнула:
– Отаниель?
– Не похоже, что это у нее случайно вырвалось.
Мы хихикали, а двуспальная кровать глухо стучала в стену.
– Думаю, она притворяется.
– Тогда и остальные тоже притворяются.
Лицом к лицу с Роем я столкнулась только через месяц. Я снова была в комнате у Андре. Рой пришел часов в десять утра, чтобы стрельнуть мелочи на стирку. Он обошелся без учтивостей вроде стука в дверь: «О, прошу прощения», – сказал он, зайдя в комнату. Но его извинения прозвучали как удивленный вопрос.
– Моя подруга, – сказал Андре.
– На самом деле подруга или…? – спросил Рой, тут же наращивая обороты.
– Если хочешь знать, кто я, спроси меня, – вид у меня был еще тот: бордовая с белым футболка Андре, волосы забраны под сатиновую шапочку для сна. Но нужно было постоять за себя.
– Ладно, и кто ты есть?
– Селестия Давенпорт.
– А я Рой Гамильтон.
– Рой Отаниель Гамильтон, если верить тому, что я слышала через стену.
А потом мы просто уставились друг на друга, силясь понять, что нам обещает эта встреча. Наконец, Рой отвел взгляд и попросил у Андре четвертак. Я перевернулась на живот, согнула ноги в коленях и скрестила лодыжки.
– А ты интересная, – сказал Рой.
Когда он ушел, Андре сказал:
– Знаешь, он ведь только притворяется таким простаком.
– Я заметила.
В Рое таилась некая угроза, а я после истории в Говарде категорически не хотела ничего угрожающего.
Думаю, тогда просто время еще не пришло. Следующие четыре года я не говорила
Но что такое «настоящее»? Невзрачное первое впечатление? Или день, когда мы обрели друг друга вновь, почему-то именно в Нью-Йорке? Или все началось по-настоящему в день нашей свадьбы? Или когда прокурор Богом забытого города заявил, что Рой может скрыться от правосудия? Судья посчитал, что, хоть родина подозреваемого – Луизиана, сейчас он живет в Атланте, а потому не может быть отпущен под залог или поручительство. Услышав решение суда, Рой едко хохотнул: «Так что, на родину всем плевать?»
Наш адвокат, друг семьи, но от этого не менее щедро оплачиваемый, заверил, что мужа я не потеряю. Дядя Бэнкс заявлял ходатайства, предоставлял документы и направлял возражения. Но, несмотря на это, Рой провел за решеткой сто дней, прежде чем предстал перед судом. Месяц я жила в Ило с родителями мужа, спала в комнате, которая могла спасти нас от всех бед. Я ждала и шила. Звонила Андре. Звонила родителям. Когда пришла пора отправлять куклу мэру, я не смогла заставить себя запечатать створки коробки из плотного картона. Рой-старший сделал это за меня, и звук отрываемого скотча не давал мне уснуть в ту ночь и еще много ночей подряд.
– Если все пойдет не так, как надо, не жди меня. Я этого не хочу, – сказал Рой за день до суда. – Шей кукол и поступай так, как посчитаешь нужным.
– Все пойдет так, как надо, – заверила я его. – Ты невиновен.
– Срок мне грозит серьезный. Не хочу, чтобы ты загубила свою жизнь из-за меня, – его глаза и губы говорили противоположные вещи. Как человек, который говорит «нет», а сам кивает.
– Никто не собирается никого губить, – сказала я. Тогда я еще не потеряла веру. Я верила в лучшее.
Андре тоже приехал на суд. Он был свидетелем со стороны невесты на свадьбе и свидетелем защиты в суде. Перед слушанием он попросил меня подстричь его и дал мне ножницы. Я стала пилить дреды, которые он отращивал четыре года. На нашей свадьбе они стояли стоймя, как непокорная поросль, но, когда я обрезала дреды, на волосы, наконец, подействовала гравитация и они повернулись к воротнику. Когда я закончила, Андре провел рукой по неровным завиткам, которые теперь покрывали его голову.
На следующий день мы расселись в зале суда – все, и мои родители, и родители Роя, нарядились так, чтобы выглядеть как можно более невинно. Оливия надела воскресный костюм, рядом с ней сидел Рой-старший в наряде честного бедняка. Мой отец, как и Андре, подстригся и впервые в жизни, сидя рядом со своей элегантной женой, он был «из одного с ней теста». При взгляде на Роя бросалось в глаза, как он похож на нас. И дело было даже не в покрое его пальто и не в том, как кромка его брюк ложилась на ботинки из дорогой кожи. А дело было в его чисто выбритом лице, в невинных, полных страха глазах – он явно не привык находиться во власти судьи.