Брак по расчету. Златокудрая Эльза
Шрифт:
— Да, действительно, очень трудно иногда сорвать цветок для бедной больной! — с иронией произнесла Елизавета.
— А, вам, как я вижу, к своему большому удовлетворению, не нравится мое невинное ухаживание? — с торжеством воскликнул Гольфельд. — Неужели вы думаете, что я могу испытывать к ней серьезные чувства? Я очень ценю свою кузиночку, но ни на минуту не забываю, что она на год старше меня, что у нее горб, что…
— Ужасно! — прервала его Елизавета вне себя от негодования и перешла на шоссе.
Гольфельд последовал за ней.
— Я тоже говорю «ужасно», — продолжал он, стараясь не отставать
Гольфельд внезапно положил свою руку на талию Елизаветы, заставив ее остановиться. Его пылающее лицо с горящими глазами приблизилось к ее лицу.
В первое мгновение она смотрела на него, словно окаменев от изумления, но тотчас же по всему ее телу пробежала дрожь отвращения, и она брезгливым жестом оттолкнула его, крикнув при этом:
— Только посмейте еще раз коснуться меня!
В эту минуту послышался громкий лай собаки. Елизавета порывисто обернулась в ту сторону.
— Гектор, сюда! — позвала она, и вслед за тем из кустов выскочила собака лесничего и с радостным визгом запрыгала вокруг девушки.
— Мой дядя где-то поблизости, — спокойно и холодно сказала она растерявшемуся Гольфельду, — и может в следующее мгновение появиться здесь. Вы, конечно, не захотите, чтобы я попросила его избавить меня от вашего общества. Поэтому советую вам как можно скорее отправиться в обратный путь.
Гольфельд остановился, а Елизавета удалилась вместе с собакой. Тогда он в сердцах топнул и разозлился на себя из-за того, что страсть заставила его забыть об осторожности. Ему даже не приходило в голову, что он действительно внушает девушке отвращение, и он упрекал себя за то, что был слишком неловок и напорист, вследствие чего исполнение его желания снова отодвинулось на неопределенное время. Гольфельд целый час метался по лесу, чтобы овладеть собой, так как гости, все еще праздновавшие — от башни по-прежнему доносилась музыка, — не должны были знать, что за его видимой холодностью скрывается настоящий вулкан.
Он твердил себе, что был неловок, и решил придумать лучший способ добиться Елизаветы. Вновь обретя спокойствие, он вернулся на празднество утешать Елену фон Вальде, обеспокоенную и несчастную из-за его отсутствия.
Елизавета быстро шла домой. Хотя она казалась спокойной, но тем не менее не решалась смотреть по сторонам, боясь снова увидеть ненавистного Гольфельда. Наконец она остановилась и оглянулась — его нигде не было. Облегченно вздохнув, она прислонилась к стволу дерева, чтобы собраться с мыслями, тогда как Гектор примостился подле нее, словно понимая, что сегодня играет роль защитника. Он, очевидно, самостоятельно предпринял прогулку по лесу, так как его хозяина нигде не было видно. Елизавета только теперь почувствовала, как дрожат ее колени; ужас, овладевший ею, когда Гольфельд посмел обнять ее, был безграничным. Перед ее мысленным взором возник образ фон Вальде, и она залилась горькими слезами, так как считала, что больше не посмеет поднять на него глаза после того, как Гольфельд имел дерзость прикоснуться к ней. А пожелание, которое повторяла она вслед за фон Вальде, и его неизвестный конец? Конечно, теперь нечего было думать об этом, все
Когда она подошла к домику лесничего, ее встретила Сабина, бледная как полотно. Она молча указала на столовую. Дядя говорил что-то сердито и громко. Было слышно, что он при этом шагал по комнате.
— Ах, — прошептала Сабина, — там бог знает что творится! В последнее время Берта ловко избегала господина лесничего, но сегодня стояла в сенях и не заметила, как он вошел, а барину только этого и надо было. Он, недолго думая, взял ее за руку и потащил в комнату. Она жутко побледнела… Господи помилуй! Я тоже не хотела бы исповедоваться господину лесничему.
Громкое рыдание, похожее на сдержанный крик, заглушило шепот Сабины.
— Так, — произнес уже более мягким тоном лесничий, — это признак того, что ты еще не совсем очерствела. А теперь говори. Вспомни, что я заменяю тебе родителей. Может, у тебя горе? Тогда выкладывай все начистоту, и если ты ни в чем не виновата, то можешь быть уверена в том, что я помогу тебе.
Теперь уже послышался тихий плач.
— Ты не хочешь говорить? — спросил дядя после короткого молчания. — Я прекрасно знаю, что ты молчишь из-за какой-то болезни, потому что разговариваешь сама с собой, когда думаешь, что тебя никто не слышит. Значит, есть какая-нибудь нравственная причина. Может, чего доброго, обет?
Вероятно, девушка знаком подтвердила его предположение, потому что он с раздражением продолжил:
— Дурацкая выдумка! Ты думаешь, что доставишь удовольствие Господу Богу, пренебрегая его драгоценным даром? Ты что, будешь молчать всю жизнь? Нет, ты опять заговоришь, даже если не получишь того, чего хочешь достичь этим обетом. Прекрасно! Я не могу заставить тебя говорить, сноси одна то, что тебя угнетает и делает несчастной. Что это именно так, достаточно ясно написано на твоем лице. Я еще некоторое время потерплю тебя в своем доме. Но знай: если я хоть раз замечу, что ты бегаешь по ночам, то можешь отправляться, куда тебе угодно. И еще одно: завтра я позову доктора, пусть он мне скажет, что с тобой, потому что в последние дни ты стала бог знает на кого похожа… Теперь иди!
Дверь отворилась, и Берта, шатаясь, вышла из комнаты, не замечая Елизаветы и Сабины. Когда дверь за ней закрылась, она в немом отчаянии подняла руки к небу и, словно преследуемая фуриями, бросилась вверх по лестнице.
— У нее явно совесть нечиста, это уж как Бог свят, — промолвила Сабина, покачивая головой.
Елизавета вошла в столовую. Дядя стоял у окна и барабанил пальцами по стеклу, что делал всегда, когда был взволнован. Он был очень хмурым, но при виде Елизаветы лицо лесничего сразу просветлело.
— Хорошо, что ты пришла, Эльза! — обрадовался он. — Мне непременно нужно видеть светлое, чистое человеческое лицо. Черные демонические глаза той, что только что вышла отсюда, меня ужасают. Я взвалил на себя крест, который теперь должен нести. Не могу видеть, когда плачут, хотя прекрасно знаю, что все это делается нарочно, чтобы одурачить меня.
Елизавета была очень рада, что разговор дяди с Бертой закончился сравнительно спокойно. Она поспешила отвлечь его от мыслей о несчастной рассказом о сегодняшнем празднике, упомянула об отъезде фон Вальде, а потом сообщила о самоубийстве Линке.