Браконьер
Шрифт:
— Скажи своему барину, Максимыч, — сказал он Мэк-Шэну, которого переделал в Максимыча, — чтобы он здесь в Петербурге не разговаривал о политике ни с кем, а то на него как раз донесут, и он будет взят в подозрение. Здесь почти вся прислуга, все курьеры — по крайней мере, две трети — служат в тайной полиции.
— Этак, пожалуй, и ты там служишь? — спросил Мэк-Шэн.
— Служу, — как ни в чем не бывало сознался Дмитрий. — Через несколько дней от меня потребуют доклада о вас, и я должен буду его представить.
— О
— Прежде всего меня спросят: кто мой барин и чем занимается? Удалось ли мне узнать хотя бы от тебя, из какой он семьи, не принадлежит ли он у себя на родине к знати? Не выражал ли он каких-либо политических мнений? Удалось ли мне выведать доподлинно истинную цель его приезда в Россию?
— Что же ты на эти вопросы ответишь?
— Я и сам хорошо не знаю. Я бы желал, чтобы ты сообщил мне все эти сведения о нем, а я бы так их туда в передал с твоих слов. Можешь ты это сделать?
— Могу, отчего же. Изволь. Во-первых, об его происхождении я могу сказать, что он принадлежит у себя на родине к королевскому роду.
— Что ты!
— Верно, как вот то, что я сижу здесь на этом старом кресле. Разве он не привез с собой рекомендательные письма от брата нашего теперешнего короля? Или это у вас здесь ни во что не считается? У вас больше значит длина бороды?
— У нас больше всего значит чин. Чин у нас гораздо важнее титула, и генерал считается куда выше, чем князь. Ну, а каковы политические взгляды твоего барина? Я от него ничего не слышал о политике. Слышал только, как он хвалил город и государя императора.
— Он хвалит и порядки ваши, и законы, они ему очень нравятся. От флота и армии он в восторге.
— Хорошо. Так и скажем. Теперь третье, зачем он сюда приехал?
— Просто так, людей посмотреть и себя показать, благо завелись лишние деньги. Ну, и поразвлечься немножко. У него ведь есть письма к очень высокопоставленным лицам. Однако, Дмитрий, сухая ложка рот дерет. Что так-то разговаривать, прикажем лучше подать бутылку шампанского и промочим себе горло.
— Шампанского! А что на это скажет твой барин?
— Что скажет? Он будет очень доволен, что я себе ни в чем не отказываю, он этого требует от меня все время. Спроси его хоть сам, коли не веришь.
Дмитрий сходил за шампанским. Когда вино было разлито по стаканам, он сказал:
— А твой барин очень щедрый господин, и я готов прослужить ему хоть всю мою жизнь, до самой смерти. Но с другой стороны, кто вас знает, что вы с ним за люди? Вдруг шпионы иностранные или лазутчики, или еще того хуже — крамольники, революционеры?
— Зачем непременно предполагать подобные вещи? — возразил Мэк-Шэн. — Разве мой барин не мог приехать просто по своему личному делу?
— А для чего он привез с собой письма от королевского брата? Это подозрительно.
— Как для чего? Да просто для того, чтобы представиться высокопоставленным
— Это ты сам не понимаешь нашей страны, — возразил Дмитрий.
— Отказываюсь и понимать такие вещи… А ты мне вот что объясни, дружище Дмитрий… Да не спросить ли нам еще бутылочку? В этой уж ничего нет, а за бокалом вина глаже беседа идет.
Распили еще одну бутылочку. Мэк-Шэн незаметно свел разговор на петербургских красавиц.
— У нас в столице много есть красавиц из польских дам и барышень, — сказал Дмитрий.
— А нет ли между ними княжны Чарторинской? — спросил Мэк-Шэн. — Не слыхал ли ты про такую?
— Я у них в доме прослужил несколько лет, еще когда старый князь был жив. А ты как ее знаешь?
— Она была в Англии.
— Возможно. Она только что вернулась с дядей из-за границы.
— Скажи, приятель, она теперь в Петербурге?
— Надо полагать. А для чего ты спрашиваешь?
— Много будешь знать — скоро состаришься.
— Вот что, Максимыч: я догадываюсь, что твой барин в Петербург-то приехал из-за этой самой княжны. Скажи мне правду. Я уверен, что оно так и есть.
— Значит, тебе известно больше, чем мне. Я знаю только, что мой барин встретил княжну в Комберлэнде, и что он находит ее красавицей.
— Виляешь ты, Максимыч.
— Если б я мог тебе верить, если б я знал, что ты нас не предашь, не изменишь нам…
— Вот тебе крест! Доверься мне, буду служить твоему барину верой и правдой.
— Ну, хорошо. Барин, действительно, влюбился в княжну, и она в него, кажется, тоже. Из-за этого мы и приехали.
— Прекрасно. Я так и скажу в тайной полиции, а затем буду служить вам с барином верой и правдой.
— Неужели ты все расскажешь теперь в тайной полиции? — спросил Мэк-Шэн.
— Имени княжны, конечно, не назову, а скажу, что англичанин приехал просто по своим любовным делам.
— Послушай, Дмитрий, шампанское мне надоело, а пить все еще хочется. Добудь-ка бутылочку бургонского. Да не таращи так глаза, повторяю же, капитан ничего не скажет. За подобное он меня никогда не забранит.
— Что за милый барин у тебя! — сказал Дмитрий, которого от двух первых бутылок уже начало разбирать. — Вот славный-то!
Откупорили третью бутылку. Мэк-Шэн продолжал:
— Расскажи теперь, дружище Дмитрий, все, что ты знаешь про княжну. Кто она такая?
— Она дочь умершего князя Чарторинского и состоит как бы под опекой самого государя императора. Она наследница всех родовых отцовских имений, за исключением одного, отказанного по завещанию одной варшавской больнице. Говорят, что царь сватает ее за одного генерала. Она при государыне фрейлиной и живет во дворце.