Бракованная
Шрифт:
— Где ты был? — спрашивает отец, заметив, что я пришел на завтрак во вчерашней одежде.
В этом доме так не принято.
— Гулял… — коротко отвечаю.
Отец сразу понимает, где именно, и начитает хмуриться. Его бесит, когда я хожу в «Яму», он считает это пустой тратой моих ресурсов.
«Сломают тебе что-нибудь, и будешь отдыхать на больничной койке… а работать кто будет?» — ругался раньше он.
Теперь уже не говорит ничего, да и глупо было бы пытаться научить уму-разуму тридцатидвухлетнего
— Где Эвелина? — вдруг спрашивает он. — Я, признаться, привык, что ее симпатичное личико украшает наши трапезы.
Вот тебе раз... Даже отец попал под влияние ее совершенного лица. Только теперь ему уже не быть таким совершенным, по крайней мере какое-то время.
Ловлю себя на мысли, что я тоже привык к ее присутствию, мне адски ее не хватает.
— Эвелина немного заболела…
— Что с ней? — тут же начинает тревожиться отец. — Ей нельзя болеть! Она еще не беременна?
Да, мой папаша ждет внука ровно так же сильно, как и я сына.
— Не беременна, — отвечаю сдавленно.
— Старайся лучше, Лев! Я уже похвалился друзьям, что в этом году у меня будет внук с ангельским личиком, не то что твоя физиономия…
— Что не так с моим лицом? — тут же хмурюсь я.
— Мнут тебе его часто в твоем клубе… — бурчит он и мгновенно меняет тему: — Как бы было здорово, роди вы двойню! Два пацана за раз — и наследник, и запасной вариант! Потом уже не страшно, если Эвелина загуляет…
Последняя фраза отца меня буквально выхлестывает.
Смотрю на его невозмутимую рожу — он как ни в чем не бывало намазывает масло на тост, кусает его. Даже не понял, что сказал, как задел меня.
У меня невольно сжимаются кулаки, челюсть опять начинает ныть, поскольку слишком сильно сжимаю зубы. Это ведь отец мне полжизни внушал, какие бабы твари. Это из-за него я такой, какой есть…
— Никто из моих детей не будет рожден про запас! — чеканю я строго. — И Эвелина гулять не будет. Мои отпрыски будут расти с матерью.
— Как будто тебе было плохо с отцом… — щурит глаза он.
Не отвечаю, для споров я слишком истощен морально. Просто встаю и ухожу.
— Ты не поел! — возмущается отец.
— Что-то пропал аппетит, — рявкаю зло.
— Прям и сказать при нем ничего нельзя… — кидает он мне в след.
Не обращаю внимания, просто ухожу, стараясь не реагировать.
Отец может думать всё, что ему угодно, а я костьми лягу, но его судьбу повторять не стану. Только как бы мне извернуться, чтобы не повторить? Вопрос без ответа. Пока что, как ни крути, дела у меня со Снегирьком идут паршиво.
Поднимаюсь в спальню и невольно присвистываю. Тут всё как было, так и осталось: перевернутый стул, свадебное платье посреди комнаты, разбросанные вещи. Вспоминаю, как помогал Снегирьку выбраться из этого громоздкого наряда… Никогда
Вспоминаю вчерашние слезы Эвы, и меня аж всего передергивает. Смотрю на стол — даже осколки всё еще там.
«Проклятые осколки! Проклятый кот!» — ору про себя.
Мне хочется взять этот стол и вышвырнуть в окно, хотя для такого финта он слишком большой.
Если бы не это керамическое убожество, мы с Эвой еще вчера помирились бы… Она не обиделась бы на меня так сильно, не пожелала бы разорвать помолвку. А теперь моя невеста — моя любимая невеста! — с ранами на лице в больнице.
— Почему не прибрали?! — рычу, глядя на весь этот беспредел.
Нажимаю на кнопку вызова горничной.
Ко мне является какая-то новенькая, не знаю ее имени.
— Пригласи мне Марину! — рявкаю зло.
Горничная тут же исчезает. Вместо нее со скоростью звука появляется домработница.
— Что прикажете, Лев Владиславович?
— Почему спальню не прибрали? Надоело здесь работать? Или контролировать чистоту в доме больше не входит в ваши обязанности?! Так я вам ваши обязанности заново распишу!
Она смотрит на меня круглыми глазами, прямо как Эва недавно.
— Лев Владиславович, так вы же сами приказали: не сметь заходить в спальню…
— Я приказал?! — Моя бровь ползет вверх.
В этот момент вспоминаю, как поднимался сюда вчера перед тем, как начал разбираться со Снегирьком, встретил Марину, которая зачем-то шла к Эве.
«Не смейте заходить в спальню!» — рявкнул зло.
Да, действительно... Сам приказал… и забыл. Так что, выходит, никто не виноват, что спальню не прибрали. Только я.
Мой взгляд падает на несчастные осколки.
Мысленно представляю, как керамический кот, будучи еще в целом состоянии, достает телефон, собирает кастинг актеров для проверки моей невесты, как оставляет одну в ресторане, чтобы к ней проще было подкатить. Он же маринует ее полнейшим безразличием и потом он же крошится прямо на столе и заставляет ни в чем не повинную хозяйку врезаться в осколки лицом.
Как ни крути, такое керамическому зверю не под силу, каким бы коварным он ни был. Кот ни при чем — ни в целом состоянии, ни в разбитом. И отец в данном случае не виноват, я сам придумал устроить Эве проверку.
Я виноват. Я… Я!
Я — взрослый человек, мне давно никто не указ, и это был мой выбор — не доверять невесте. Я мог постараться решить вопрос как-то по-другому, не травматично для нее, но сделал то, что сделал. Позволил Ванштейну влезть в самые важные в моей жизни отношения. Результат на лицо… Эвы. Ведь это ее лицо пострадало.