Бракованные
Шрифт:
– Я успел? Скажи мне, успел?
Арина лихорадочно кивает, а глаза сейчас такие огромные, что в них можно утонуть. Меня засасывает в воронку ее испуганного взгляда, я, ведомый адреналином, набрасываюсь на ее губы голодным животным. Целоваться сейчас, когда кулаки вновь разбиты в кровь, наверное, неправильно. Но мне нужно это. Необходимо погасить яростную вспышку, затушить вулкан, иначе сдвинусь и все-таки закончу начатое. Меня медленно отпускает. Арина – мой источник. Девушка, способная меня починить. Арина дрожит. Трясется так сильно, что я боюсь – у нее температура.
Она испугалась и очень сильно. Только кого больше? Соловьева, набросившегося на нее или, черт возьми, меня? Арина замирает, очень жалобно и протяжно всхлипывает. Кусает губы, пытается отвернуться, чтобы я не видел ее лица в этот момент, она прячется от меня за сотнями слоев своей брони, с которой срослась за годы. Я закрываю Арину спиной от всех, чувствую ее дрожь. Она проходится по телу волной, вибрирует на кончиках моих пальцев. В этот момент мир окончательно перестает для меня существовать. Есть лишь девочка, которая так отчаянно чего-то боится.
– Зачем ты? Мир, зачем? – тихонько спрашивает, а совсем рядом Юрка приводит в чувства обалдевшего Соловьева.
Надо бы посмотреть на него, оценить тяжесть нанесенных повреждений, но не могу оторвать от Арины взгляда. Кажется, если перестану ее удерживать на краю личной пропасти, она свалится. А я вдруг окончательно понял, что не хочу больше без нее. От того перспектива, что Арина моей ярости испугалась и доверять мне не сможет, кажется такой пугающей. Я не хочу, чтобы Катя оказалась права. А вдруг этот подонок все-таки успел что-то сделать, просто я не вижу, а она скрывает? Все-таки я давно уже не девственник, я знаю, что есть много разных способов овладеть женщиной, не снимая с нее штанов.
– Пусти… пожалуйста, пусти, – просит еще тише, и мне приходится подчиниться. Я не могу на нее сейчас давить, заставлять что-то делать, когда Соловьев… нет, не буду об этом думать.
Медленно убираю руки, они безвольно повисают вдоль тела. Такое бессилие вдруг ощущаю, что выть хочется раненым волком не луну. Делаю шаг назад, чуть в сторону, освобождаю дорогу. Она уйти хочет? Пускай… другое дело, что не отпущу – не смогу просто, но пусть идет, если ей хочется. Кажется, Арина сейчас сорвется и вскачь побежит куда-то, даже куртки не наденет. Но она меня удивляет. Восхищает.
– Гад! Ненавижу тебя, – говорит, глядя прямо в разбитую морду Соловьева, и кулаки сжимает, словно тоже стукнуть его хочет. Я закрываю воду, чтобы чем-то руки занять и снова не навалять придурку. – Лечись, у тебя кукушка съехала. Еще раз подойдешь ко мне…
Моя нежная девочка припечатывает Соловьева крепким словом, а Юрка, до которого никому дела нет, сдавленно смеется. Арина держится прямо, но я вижу, насколько скована она в этот момент. Все еще дрожит слабо, но выглядит воинственно. Амазонка настоящая. Юрка смотрит на меня, головой качает и одними губами произносит: «Дебил». Я точно так же отвечаю: «Знаю». И похоже, что мне тоже нужно лечиться.
Соловьев закрывает глаза, молчит, а после начинает суетиться.
– Мир… – нарушает тишину, но на меня не смотрит.
Я подхожу к ней, за спиной становлюсь, зарываюсь носом в светлые волосы и дышу глубоко. Ее запах – мое личное успокоительное. Он мне необходим, как сильнодействующие препараты, которые можно добыть только по розовым рецептам. Смотрю на изгиб изящной шеи, скрытой под глухим воротом темной водолазки, и так сорвать эти тряпки хочется, губами коснуться, но мне нужно понимать, что на самом деле с моей Ариной происходит.
– Ты боишься меня? – задаю вопрос, который вытеснил собой все прочие разумные мысли. Мне нужно знать на него ответ, иначе…
Арина резко оборачивается и внимательно в глаза смотрит. Косметика смазалась, шрамы стали виднее, но меня это парит в самую последнюю очередь. Бывает так, что внутренняя красота человека настолько яркая, что перекрывает собой все несовершенства. Ничего не замечаешь, только светом любуешься, льющимся из самой души.
– Ты сумасшедший? – щурится, сдувает с лица прядь волос, а во взгляде возмущение пылает. – Хотя да, о чем я спрашиваю человека, который так самозабвенно дерется.
– Тебе это не нравится.
– Мне это очень не нравится, – кивает и снова на миг глаза закрывает, чтобы спрятать то, что в них отражается. – Я… это жутко было. Ты будто бы в дикое животное превратился.
– Боишься, – нахожу ответ и, не сдержавшись, до щеки ее дотрагиваюсь. Кожа теплая, а шрамы кажутся невыносимо горячими. – Прости, я не хотел тебя напугать. Но я не смог сдержаться, он тебя…
Арина нетерпеливо рукой взмахивает, прерывая меня.
– Мир, ты прав, я очень боюсь. До ужаса, – соглашается.
– Я не знаю, что сказать, но я никогда тебя не обижу. Никогда.
– Мир… я не хочу тебя потерять. Без тебя тоскливо очень, веришь? Но…
По ее лицу медленно текут слезы. Она плачет и, мелко дрожа, всхлипывает. На меня смотрит, лица касается, ощупывает его, словно слепая. А меня от короткого «но» в пот бросает. Что «но»? Я не хочу тебя потерять, но считаю, что без тебя будет безопаснее и спокойнее? Это она сказать хочет?
– Если ты не прекратишь, будет беда. Большая и страшная. И я не за себя боюсь, не тебя. За тебя, понимаешь?
Я медленно киваю, потому что мне вдруг становится трудно говорить. Горло сжимается обручем, пытаюсь сглотнуть, протолкнуть застрявший комок, но лишь дышу шумно.
– Не делай так никогда, пожалуйста, – просит. – Не надо из-за меня драться. Соловьев бы не сделал мне ничего плохого, смогла бы отбиться.
– Ты его оправдываешь? – выдавливаю из себя, а Арина упрямо головой мотает.
– Я просто не хочу думать о непоправимом, если оно так и не случилось. Мне и так тяжелых мыслей, страшных снов и комплексов хватает без Соловьева.