Брандер
Шрифт:
Фауд и монах обменялись приветствиями на геез. Я прислушивался к их разговору, привыкая к звучанию непривычной речи и одновременно стараясь всеми силами убедить себя, что мне не грозит скорая смерть от удушья. Когда атмосферное давление меньше земного в десять раз, то, даже напялив кислородную маску, чувствуешь, что жить тебе осталось недолго. Фауд представил мне монаха — его имя можно было перевести как Брат Процветание — я же в ответ что-то любезно промычал. А потом они почему-то заговорили о деньгах… ПОЧЕМУ?
— Хаджи, он говорит: спуститься вниз к монастырю стоит два серкля.
— Два серкля? В этих местах? Вам не кажется, что уважаемый Брат хватил через
Фауд пожал плечами.
— Так он оценивает свою работу, а уж наше дело, соглашаться или нет. На Земле они на протяжении сотен лет сами зарабатывали себе на жизнь.
Недовольно поморщившись, я порылся в боковом кармане рюкзака и извлек оттуда пару купюр.
— Вот, возьмите и заплатите ему.
Оба кивнули.
— Хорошо, хаджи, на следующей неделе я вернусь, — весело сказал Фауд, спеша к своему вездеходу. — Желаю вам приятно провести время, — он говорил так, словно мой приезд был продиктован исключительно желанием отдохнуть.
Дверца захлопнулась, и он включил двигатель. Вездеход попятился назад, развернулся и запрыгал на ухабах, будто ему было невтерпеж поскорее вернуться в цивилизацию.
ИМ СЛЕДОВАЛО БЫ НАЗВАТЬ ЭТО МЕСТО СВЯЩЕННОЙ ДЫРОЙ… Я повернулся лицом к светящейся чаше каньона, а Брат Процветание вручил мне кожаную сбрую. Я сначала посмотрел на него, потом на сбрую, и у меня внутри все похолодело не меньше, чем снаружи. Над краем пропасти нависала странная конструкция, представлявшая собой нагромождение гигантских колес и блоков, довольно ветхих на вид. ГОСПОДИ, ЧТО
МЫ ЗДЕСЬ ДЕЛАЕМ?
— Фауд! — заорал я, поворачиваясь и размахивая постромками. Но на месте, где только что стоял вездеход, клубилось лишь облако серой пыли, и мой отчаянный вопль безвозвратно растаял в разреженном воздухе. Моя рука тяжело повисла, словно внезапно налившись свинцом, а дыхание стало неровным и прерывистым, как у астматика.
Смирившись с неизбежным, я подошел к краю скалы и заглянул вниз, чтобы оценить предстоявшее испытание.
— А-а-а, — только и мог вымолвить я и отпрянул с зажмуренными глазами. — Аллах Акбар! — выговорил я наконец. Мне, наверное, никогда не удастся привыкнуть к грандиозности марсианского пейзажа, который мать-природа щедро одарила самыми неожиданными чудесами.
Разлом был четыре километра в ширину и около двух в глубину. Но поражало не это — его стены казались отшлифованными. Здесь явно поработали фантазия и руки человека. Собственно, до зеркального блеска были отполированы только верхняя половина ближайшей стены и нижняя противоположной, что, как я догадался, делалось для фокусировки солнечных лучей к центру низины, то есть стены, по сути, служили аккумуляторами световой энергии в летние дни. И только одно обстоятельство печалило меня: другого способа спуститься по отвесной скале с головокружительной высоты не существовало… Обреченно я еще раз осмотрел потертую сбрую. Оставалось выбирать: или положиться на допотопную технику, или мерзнуть на этой ледяной равнине, постепенно превращаясь в мороженое.
Монах невозмутимо наблюдал за моими терзаниями. Я начал покорно надевать сбрую…
Во время спуска по горячей и ослепительно сияющей каменной глади мне в голову пришла только одна трезвая мысль: я поблагодарил Бога за то, что не пожалел отдать монаху два серкля.
Сразу же за гранью полированной поверхности начиналась естественная шероховатая стена каньона, испещренная трещинами и изобилующая острыми выступами. Я начал постепенно приходить в себя после истерики, пережитой по милости Ярроу, и уже
Когда мы подошли к монастырю, в каньоне уже царила кромешная мгла, а я был так измотан, что не постеснялся бы на коленях молить об убежище.
Меня, как блудного сына, заключили в переходный отсек: под куполом, закрывавшим весь монастырь, не поддерживалось повышенное давление, но кислорода было с избытком. При свечах монахи провели меня через какое-то большое и вонючее, как хлев, помещение. И прежде чем затолкать на ночлег в крошечную хижину, дали мне миску удивительно приятной теплой каши. Всю ночь мне снились очень странные сны…
Ранним сумеречным утром Ярроу проснулся от колокольного звона и громких молитв и сначала никак не мог сообразить, что же с нами произошло. После того, как совместными усилиями мы это вспомнили, я лежал в зябкой полутьме, закутанный в грубые одеяла, и теперь уже пытался сообразить, какого рожна мне вообще понадобилось в этом проклятом месте. Я прекрасно понимал абсурдность своего нынешнего положения. Я затеял все это ради Ханы, полуцыганки-полуяпонки, этноисторика, причем специалиста по так называемой примитивной ритуальной магии. Заклинания, ведовство — и любовные чары? Как она тогда сказала? «Теперь ты будешь вспоминать обо мне…» Может быть, меня околдовали?
Я нащупал кресло и зажег свечу, вспыхнувшую в перенасыщенном кислородом воздухе ярко и торжественно. Что же со мной происходит? Какой-то возврат в мрачное средневековье! Уже давно доказано наукой, что обрезанные волосы и ногти не имеют никакой магической силы. Все волшебство заключается в силе самовнушения. Если я оказался в этой глупейшей смехотворной ситуации не по собственной воле, то грош мне цена!
Когда запоздалое осеннее солнце заглянуло в каньон, я уже успел с помощью «Этанака» составить подробнейшую карту всего, что находилось под куполом. Планировка монастыря оказалась запутаннее, чем я ожидал: городок представлял собой сложный лабиринт, в котором тысячи круглых каменных хижин рассекались на сегменты жутковатыми узкими переулками. То, что я в потемках принял за хлев (по запаху), на самом деле оказалось главной площадью, оккупированной бесчисленным выводком цыплят, разгуливавших по ней совершенно свободно. По одну сторону площади стоял собор — высокое трехэтажное строение в форме четырехугольника, возвышавшееся над толпой домишек-лилипутов, как Гулливер. Каменные стены собора явно дисгармонировали со стальными перекрытиями, поддерживавшими его верхние этажи. Металлические конструкции в сравнении со всем старомодным обликом монастыря выглядели словно дирижабли, окруженные птеродактилями. Я чуть не раздавил одного из цыплят. Особенно меня удивили деревянные насесты: одному Богу известно, где монахи ухитрились раздобыть дерево на Марсе…
По-моему, основатели монастыря представляли прогрессивное крыло секты, так как уже тем, что покинули Землю, сделали доброе дело. Правда, было бы любопытно выяснить, оставалась ли у монахов возможность выбора…
Но самое занятное: я не заметил никаких признаков присутствия в монастыре единоличного владыки транснациональной Империи, избравшего это захолустье местом своей тайной резиденции. Я не обнаружил ни пресловутых личных поваров, колдующих над изысканнейшими деликатесами, маскируя их среди горшков с вегетарианской похлебкой, ни скрытых телеэкранов между скучными фресками, изображавшими крылатые существа, ни вмонтированных в стены водопроводных труб с горячей водой.