Бранкалеоне

Латробио

Сего ради, благосклонные читатели, по великой любви, которую я питаю к ближнему, я решил выпустить эту историю в свет и призываю вас ее прочесть, уверяя, что, помимо удовольствия, которое вы вкусите за этим чтением, вы извлечете из нее такую пользу, что останетесь весьма довольны. Читайте ее, и особливо вступление вместе с двадцать пятой главой. Да будет Бог к вам милостив.

Вступление

Нет никакого сомнения, что люди, лишенные благоразумия, не только несведущи и дурны, но и могут называться мертвыми [21] , ибо благоразумность есть жизнь человека, которая им движет и подает ему духа, чтобы ступать и действовать, как подобает человеку. Поэтому мы видим, что благоразумные люди умеют весьма хорошо управлять и самими собой, и другими, с великой осмотрительностью оберегаться преград, ловушек и помех сего злосчастного мира и весьма хорошо защищать и охранять себя среди штормов и скал сего бурливого моря; этого не видно в неблагоразумных, коих, словно смрадные трупы, непрестанно клюет всякий оголодавший стервятник, ищущий чем наесться. Хотя все подтвердят, что слова мои – сущая правда, однако весьма немного таких, кто потрудился бы стяжать столь драгоценное и необходимое свойство, как благоразумие, и кто подлинно бы сделался благоразумным. Это происходит с большой частью людей оттого, что они, если только едят, пьют и веселятся, ни о чем другом не заботятся; с другой же частью оттого, что им не по нраву трудиться; а с иными оттого, что, родившись с золотой шерстью [22] , думают, что они на вершине совершенства и без того знают больше, чем нужно. Есть еще иные, которые, оттого что шатались по миру и оставляли деньги в харчевнях, мнят себя способными на любое великое начинание. Скажу еще, что находятся такие, которые, читая книги политических писателей, как то: «Республику» Патрицио [23] ,

Тулузца [24] и им подобных, думают, что выучились настолько, что заслужили зваться великими разумниками, и что им можно доверить любое важное дело по какой угодно части; они находят пустоголовыми королей, князей и тех, кто правит миром, а послушать их рассуждения – считают себя великими Ликургами, (Полонами и Прометеями [25] .

21

Возможно, отсылка к Сенеке, Нравственные письма к Луцилию. 83.3: «Досуг без занятий науками – смерть и погребенье заживо» (пер. С. А. Ошерова).

22

То же, что, по английскому присловью, «родиться с серебряной ложкой во рту».

23

Речь о Франческо Патрици (1413–1492), итальянском гуманисте, епископе Гаэты, и его латинском сочинении «De Institutione reipublicae» (1520, итальянский перевод опубликован в 1545).

24

Пьер Грегуар (1540–1597), французский юрист и философ; главное его сочинение – трактат «De republiса» (1596), оказавший сильное влияние на политическую философию. Родом он был из Тулузы, так что его часто называют Тулузцем даже на фронтисписах его сочинений (Petri Gregorii Tholosani J. U. doctoris ac professons publici Opera omnia ad jus pontificium spectantia…, 1612).

25

Первые два имени призваны символизировать мудрого законодателя, последнее – человека, решительного в действии и общего благодетеля.

Этим-то дымом [26] помрачился однажды мозг философа Формиона [27] , которого, конечно, можно было числить среди мудрецов, однако он имел дерзость держать речь с кафедры в присутствии Ганнибала карфагенянина и трактовать о военном искусстве, давая наставления, как строить войско, как нападать, как защищаться, как разбивать лагерь и занимать крепости. От этого рассмеялся разумный и доблестный полководец; когда же царь Антиох [28] спросил его, как ему кажется Формион, он отвечал, что знавал много помешанных, но никогда – помешанного так сильно, чтобы осмелиться трактовать подобный предмет в присутствии Ганнибала карфагенянина. Этим он хотел сказать, что Формион мог считаться человеком, смыслящим в военном деле, при ком-нибудь другом, но никак не при нем, бывавшем в столь великих делах, затем что практика весьма отлична от теории и что разумный солдат – не тот, что по книгам только учился воинскому ремеслу, но скорее тот, что сражался в разных битвах. Я же хочу сказать этим примером, что для того, чтобы стяжать благоразумие и быть человеком, нужно нечто иное, чем читать книги политических писателей, – как, например, чтобы быть хорошим архитектором, требуется нечто иное, чем чтение книг об архитектуре, из коих, как можно видеть, многие нынешние научаются делать какие-то свои модели, которые в конце концов оказываются вроде рецептов ярмарочного шарлатана [29] , на практике никогда не действующих. Благоразумие людское (не говорим о том, которое внушаемо и даруемо Богом) порождается, как пишут философы, собственными его отцом и матерью, то есть навыком и памятью [30] , когда эти двое сочетаются на ложе здравого суждения. Под навыком понимается житейская опытность, то есть умение вести дела и, как говорится, сунуть руки в тесто. Под памятью понимается знание былых событий [31] , многочисленных и разных примеров, исходов дел, веденных ранее другими, и умение извлекать из сего плоды. Навык, который мы назовем теперь опытностью, имеет великую важность в обретении благоразумия; поэтому Цицерон в первой книге «Об ораторе» говорит, что эта опытность имеет величайшее достоинство и превосходит предписания и мнения всех лучших наставников и мудрецов [32] . Кроме того, Плиний в двадцать шестой книге «Естественной истории» ясно говорит, что это наставница во всех делах [33] , а в разделе семнадцатом – что ей следует доверять предпочтительно [34] . От нее многое ставит в зависимость и Аристотель в последней главе десятой книги «Этики», говоря, что всякому, кто желает быть мудрым и понимающим, необходима опытность [35] , имея в виду, что без нее человек не сделает ничего доброго. И тот же Цицерон в первой книге «Обязанностей» прямо сказал, что ни врачи, ни полководцы, ни ораторы, хотя бы сполна постигли предписания своей науки, не совершат ничего достойного без навыка и упражнения [36] , то есть без опытности.

26

Образ дыма применительно к страстям (в частности, тщеславию), помрачающим человеческий мозг, ср.: у Т. Гарцони в «Больнице неизлечимо помешанных» (1586): Гарцони 2021, 24, 106. Ср. ниже: «позволив жалкому дыму себя ослепить» (гл. 2), «начала будоражить его мозги некая дымная причуда» (гл. 3), «дым честолюбия ослепляет очи разума» (гл. 27) и пр.

27

Анекдот о философе-перипатетике Формионе, выступавшем в Эфесе перед Ганнибалом с рассуждением о военном деле (195 г. до н. э.), рассказан у Цицерона (Об ораторе. II. 18. 75–76) и не раз перерабатывался авторами XVI в. (Антон Франческо Дони, Луиджи Гвиччардини, Юст Липсий).

28

Антиох III Великий, царь Сирии в 222–187 гг. до н. э., принимавший у себя изгнанника Ганнибала.

29

Salta-in-banchi. Вообще saltimbanco означает акробата или скомороха, но у Джуссани это человек, чем-то торгующий и при этом выделывающий всякие трюки, чтобы привлечь внимание базарной толпы к себе и своему товару (см. появление этого типажа ниже, гл. 11 и 17).

30

Определение восходит к комедиографу Луцию Афранию, которого цитирует Авл Геллий, Аттические ночи. XIII. 8.3: «Навык (usus) меня породил, родила меня матерь Память; греки зовут меня Софией, а вы – Мудростью». Ср.: Липсий. Политика. I. 8, где это определение уже не мудрости (sapientia), как в первоисточнике, а благоразумия (prudentia), как в нашем тексте.

31

Ср.: Липсий. Там же: «Под навыкомя понимаю познание дел человеческих, подаваемое зрением или размышлением. Под памятью – подобное же познание из слышания или чтения».

32

Цицерон. Об ораторе. 1.4.15: «Навык… превосходит наставления всех учителей»; его цитирует Липсий, Политика. I. 8.

33

Плиний. Естественная история. XXVI. 6. 11: «навык – действеннейший во всем наставник»; Липсий. Политика. I. 8.

34

Плиний. Естественная история. XVII. 2. 24: «лучше всего доверять опыту»; Липсий. Политика. I. 8.

35

Аристотель. Никомахова этика. X. 9.1180b-1181а; Липсий. Политика. I. 8.

36

Цицерон. Об обязанностях. I. 18. 60.

Память, матерь благоразумия, то есть знание былых событий, имеет не меньшую важность, чем навык [37] , и тому, кто хочет ее найти, следует знать, что она живет в покоях, столь богатых и пышных, какие только можно вообразить: проще говоря, в истории. Кто примется за изучение истории, сполна известится о приключившемся с другими, благодаря чему люди отменно выучиваются управлению и собой, и другими, как уже сказано. Цицерон в речи «В защиту поэта Архия» говорит, что мы должны быть весьма признательны истории, ибо, если б не она, лежали бы во мраке все примеры [38] , из которых мы столь многому научаемся и без которых мы не давали бы нашим действиям подобающего направления. Поэтому он же во второй книге «Об ораторе» говорит, что история есть свет истины и наставница жизни [39] . Плутарх в «Жизни Тимолеонта» оставил нам сочинение прекрасной учености и назидательности, где сказал, что мы должны глядеть в чужую доблесть, словно в яснейшее зеркало, и научаться из нее украшать себя и устраивать или приводить в порядок нашу жизнь [40] . И Тит Ливий в первой книге своей истории оставил нам то же увещевание, говоря,

что мы должны глядеть в деяния и примеры других, ибо из них можем отменным образом усвоить наставления и поучения и для наших частных нужд, и для нужд республики; равным образом, что в них увидим худого, того не должно ни исполнять, ниже пробовать [41] . И если чужие приключения и примеры столь нам нужны, дабы стяжать благоразумие, надлежит о них памятовать, а с этой целью надобно непрестанно читать истории. Таково было одно из полезнейших наставлений, поданных добрым и мудрым императором Василием сыну его Льву, который потом наследовал ему на престоле и получил прозвание Философа [42] . Эти наставления, или увещевания (как он их озаглавил), разделены на 66 глав, и в 56-й он говорит так:

37

Липсий. Политика. I. 9: «Память же – второй родитель, которую я не только ставлю рядом с опытом, но в некотором отношении и впереди него».

38

Цицерон. В защиту Архия. VI. 14; Липсий. Политика. I. 9.

39

Цицерон. Об ораторе. П. 9. 36; Липсий. Политика. 1.9.

40

Плутарх. Тимолеонт. Вступление. 235е; Липсий. Политика. I. 9: «Ведь в ней [т. е. истории] тебе следует, словно в зеркале, украшать и приводить в порядок свою жизнь сообразно чужим добродетелям».

41

Ливии. I. Вступление. 10; Липсий. Политика. I. 9.

42

Василий I Македонянин, византийский император (867–886). Цитируются его «Учительные главы», обращенные к сыну, будущему императору Льву VI Мудрому (или Философу); о них см.: Чичуров 1986; Вальденберг 2008, 226–235.

«Изучай и читай истории древних, ибо там без труда найдешь то, что другие собрали долгим трудом, почерпнешь и познаешь и доблести добрых людей, и пороки дурных, различные перемены сей человеческой жизни, неустойчивость этого мира и стремительные падения империй, и чтобы сказать одним словом, – узришь наказания дурных дел и воздаяния добрым, остерегаясь первых, чтобы не впасть тебе в руки Божественного правосудия, и держась последних, дабы получить заслуженное воздаяние» [43] .

43

Наш автор и здесь черпает из Липсия (Примечания к Политике. I. 9).

Так написал этот прославленный император, увещевая своего сына читать истории и показывая ему цель и образ действий, какого должно держаться, чтобы извлечь плоды. Вот каковы отец и мать благоразумия, которые, как я сказал, порождают оное, сойдясь на ложе здравого суждения: я понимаю под этим, что они производят истинное и совершенное благоразумие, когда объединяются в сердце человека рассудительного, который, умея судить о добре и зле и различать между добрым и дурным действием, умеет весьма хорошо извлекать плоды и наставления как из опытности, так и из истории и благодаря этому делаться весьма благоразумным. Дайте прочесть все истории мира человеку, не имеющему рассудительности, и заставьте его улаживать какое угодно дело: он во всем будет таков, каким родился. Тому, кто хочет стяжать благоразумие, необходимо иметь хоть какой-то рассудок, хотя бы еще не совершенный, ибо он усовершенствует его, применяя к делу.

Хотя я сказал, что для стяжания мудрости необходимы опытность и история в их сопряжении, однако не намеревался отнять собственное достоинство и плодотворность у истории, которая и одна может служить обретению этой добродетели. То правда, что если одна с другой соединяется, они рождают совершенное благоразумие; но правда и то, что с помощью одной истории можно сделаться достаточно благоразумным хотя бы для собственных потребностей. Подобное мы видим на примере курицы: если потопчет ее петух, она снесет отменное яйцо, но если нет у ней петуха в распоряжении, она со всем тем не прекращает нести яйца в достаточном количестве и весьма питательные, лишь бы была сыта. Так и история, если ее сопровождает навык, производит совершенное благоразумие, но и в отсутствие этого спутника не теряет своей плодотворности для того, кто будет читать ее часто и сумеет рассудительно взирать на события, в ней отмеченные.

Поэтому многие мудро предпочитают ее навыку и вследствие сего призывают всех к ее чтению. По этой причине и отец нынешних политических писателей, Корнелий Тацит, в четвертой книге «Анналов» прямо говорит, что история полезней, потому что большинство учится на чужих примерах и приключениях [44] . Если бы без навыка нельзя было приобрести благоразумие, благоразумны были бы весьма немногие: я докажу это двумя неопровержимыми доводами. Первый: навык не оказывает положительного действия иначе как с возрастом. Поэтому говорит Овидий в шестой книге «Метаморфоз»: Seris venit usus ab annis [45] . Я хочу сказать, много надобно времени тому, кто хочет получить пользу от навыка, ибо надлежит долго заниматься разными делами. Поэтому и говорит пословица, что благоразумие живет только со стариками: так, мы видим, что врачи (от которых требуется много практики вкупе с ученостью) хороши, когда состарятся, ибо опыты у них были разнообразные и несметные. В согласии с этой истиной тот, кому удастся достичь крайних пределов длительного навыка, сможет считать себя счастливцем, но добираются до сих пределов весьма немногие, особенно сейчас, когда люди живут столь беспорядочно. Поэтому мудрый Солон, как сообщает Лаэрций в его жизнеописании, говорил, что старится в усердном учении [46] , желая показать, что, будучи наконец способен пользоваться плодами трудов, посвященных учению, он уже недалеко от смерти; итак, от навыка немногие могут добиться помощи.

44

Тацит. Анналы. IV 33. 2; Липсий. Политика. I. 9.

45

С летами навык приходит (Овидий. Метаморфозы. VI. 29). Цитируется у Липсия, Политика. I.

46

И эта, и предыдущая сентенция взяты из Липсия, Политика. I. 8: «Отсюда [т. е. из того, что „навык наставлениями не передается“. – Р. III.] и это народное присловье: „Благоразумие стариков“. Отсюда и это речение мудреца [Солона]: „Учась усердно, поспешаю к старости“». Об этом изречении Солона см.: Валерий Максим. Достопамятные деяния и высказывания. VIII. 7. Внешн.14; Платон. Лахет. 189а; Цицерон. О старости. 26.

Второй довод: навык живет с весьма немногими; я хочу сказать, лишь весьма немногие имеют случай употребить себя в делах и испытать себя в мирских занятиях, как это явственно видно, так что лишь немногие могут извлечь благоразумие из навыка и опытности. О, сколь много отменных дарований, остающихся в пренебрежении и без употребления, проводят годы, живя на шарлеманер [47] , как говорит пословица, а будь они употреблены в делах теми, кому надлежит вести оные, были бы и они в числе людей благоразумных, и у государей, возможно, их предприятия шли бы лучше. Но терпение – так все идет в свете и будет идти до его скончания.

47

В оригинале: alla carlona, «небрежно, как Бог на душу положит». Поговорка связана с образом Карла Великого (Шарлеманя, Re Carlone) во многих рыцарских поэмах, где он изображается человеком бесхитростным и добродушным.

Помню, читал я об одном знатном господине, жившем в Германии, который, хотя и был благородного духа, за всем тем избегал волнений больше, чем следовало, ибо некие честолюбивые и своекорыстные льстецы внушили, что лучше ему заботиться о телесном здоровье: по этой причине он уступил другим управлять не только его подданными, но и им самим (нельзя вообразить в государе ничего более неподобающего и губительного для его репутации и влияния). У этого господина был конюх родом из другой области, к которому он по добродушию своему питал большую приязнь, хотя подобный человек и не заслуживал такой великой милости. Тот, видя, что ему так благоволят, решил и хозяйские дела кругло обделывать, и себя не обидеть, и если мог куда запустить руки, то уж не пренебрегал. Среди прочего он наполнил конюшни господина чужеземными лошадьми, много худшими, чем его собственной породы кони, лучшие в Германии, и им одним давал объездку, так что этот государь другими лошадьми и не пользовался; и так как их обильно кормили, усердно чистили скребницей и холили, они выглядели лучшими в свете и казались таковыми тем более, что слуга с лукавым намерением допускал на конюшню несколько лошадей местной породы, но из самых немощных и тощих, которые в сравнении с его лошадьми выглядели сущими ослами. Добрый господин был в высшей степени доволен, полагая, что его любимец весьма ему предан и в службе усерден; а если иной раз эти его кони (чистопородность коих заключалась в добром корме), стоило на них сесть, падали или по меньшей мере упрямились, конюх тотчас их оправдывал, говоря, что это вышло из-за скверной узды, или по вине кузнеца, или по иной причине. И государь, весьма его любивший, верил ему во всем, ибо не входил в дела, как следовало бы.

Случилось однажды, что император по причине одной свадьбы созвал всех князей Германии ко двору; собрался туда и этот господин, а с собою повел коней самых вышколенных и отборных, какие были у его конюха, надеясь получить награду на предстоящих турнирах. Вышло, однако, наоборот, ибо на каждом турнире он неизменно оказывался побежденным и обесславленным. Тогда-то он догадался, хоть и поздно, что в его любимце больше корысти, чем верности, и решил приискать другого на эту должность. Когда же он сетовал на свое несчастие в беседе с другим князем, своим другом и родичем, тот сказал ему следующее: