Брат, Брат-2 и другие фильмы
Шрифт:
— Дитя она еще слабое.
— Знаем… Как работать — дитя, а что ты там по ночам с ней выделываешь, того никто не знает…
— И не стыдно тебе, женщина? — опешил Джанга.
— Стыдно?! — вдруг закричала Мергень. — Мне стыдно?! Хочешь сказать, что ты хороший?! Хочешь знать, кто хороший, дурак ты безмозглый?!. Хороший — это здоровый! Это богатый, сильный! Хороший просить не станет, он сам возьмет! Не так, как вы, проклятая проказа! Вот я — хорошая! Я не болею. Бог не отметил меня, как вас, грешников! Изводить вас надо, а не помогать, —
— Знаешь, Анка, — говорил Джанга, помогая ей поднять бревно, — к князю тебе надо. Пожалуйся, что скот у тебя незаконно отняли. Пропадем мы без скота… Когда человек один, не за что ему ухватиться. А тогда и сено косить надо, и ухаживать. Мы с Грегореем ловко еще могли бы косить… Ты не смотри, что ноги у меня больные! — бодро сказал он, расправив плечи.
— Нет, Джанга, не пойду. Убьют. Боюсь я…
Обитатели юрты с невеселыми лицами вставали из-за стола, закончив последний ужин, и разбредались по своим углам. Посуду уже никто не убирал.
— Эх, муки бы нам немножко, — грустно сказал Джанга, продолжая сидеть. — До весны бы дотянули…
— А какая она — мука? — спросила Бытерхай.
— Порошок такой белый. Если его в похлебку добавить — очень сытно получается, — мечтательно говорил Джанга. — Она на Юге как трава растет…
— Не-е, ее в горах копают, как соль. Я точно знаю, — уверенно сказал Салбан из своего угла.
Стоял ясный морозный день, а в камельке еле теплился огонь. Ветер задувал в щели. Обитатели юрты лежали по углам, накрывшись всем, что только могло согреть.
— Слышь, старуха, — слабым голосом позвал Салбан. — Сегодня ночью у меня оторвались два последние пальца. Будешь меня теперь кормить, как ребенка малого…
— Было бы чем, покормила бы, — тихо отозвалась она. — Последнее съели. Теперь, если общество не пришлет, все прежде весны помрем…
— А все-таки жалко… Досадно смотреть, как они валяются на земле…
— Молчи, старик. Силы побереги!
Раздался звук, похожий на далекий крик человека. Анка открыла глаза и прислушалась. Звук повторился.
— Грегорей! Проснись! Кажется, зовут!..
Грегорей даже глаз не открыл.
— Грегорей! — тормошила его Анка. — Джанга! Приехали! Зовут! — изо всех оставшихся сил крикнула она.
Все зашевелились. Заплакал ребенок.
Джанга с трудом встал, дохромал до двери, но на пороге упал. Поднявшись на колени, он приоткрыл дверь. Вместе с облаком морозного тумана столб лунного света ворвался в юрту. Вой раздался совсем близко.
— Волки! — прошептал тунгус и поспешно закрыл дверь.
— Эй, Джанга! Вставай! Салбан умер! — крикнула Мергень.
Никто не пошевелился.
— Джанга! Грегорей!
Она встала, подбросила дров в почти потухший очаг и направилась к рыбаку.
— Вставай!
— Подыхаете, гнилушки?! — сказала она, сбросила остаток платья и, нагая, страшная, с обвисшими грудями и спутанными волосами, в беспорядке рассыпанными по плечам, решительно подошла к трупу.
Толчком ноги она столкнула тело на пол. Раздался короткий, тупой удар. Она попробовала за руку подтащить тело к двери, но рука легко поддалась, тогда как тело не сдвинулось с места. Мергень отбросила руку. Отыскала в куче хвороста два толстых сука и с помощью их стала подталкивать тело Салбана ко входу. Дверной порог задержал ее.
— Джанга! Грегорей! Доходяги проклятые! Помогите же выбросить его! — в бессилии закричала она.
Никто не пошевелился.
Мергень собралась с силами, обвязала нос платком, схватила тело в охапку и попыталась перевалить его через порог. Бесформенное, мягкое туловище Салбана задевало за косяк провисшими частями. Потоки морозного воздуха лились на нее сквозь открытые двери; коченели руки и ноги.
С трудом она управилась с задачей, быстро закрыла дверь и подошла к огню.
— Теперь уж точно заболею, — прошептала она, растапливая в котелке лед.
Кричал ребенок.
Она тщательно обмыла тело, взяла лучшее платье Анки и решительно оделась. Затем забрала у Джанги нож, сорвала с Грегорея Анкин заячий тулуп и вышла, захватив Анкину шапку.
— Ушла? — слабым голосом спросила Анка.
— Одежду твою унесла, гадина, — сказал Грегорей, натягивая на себя, что осталось. — Слышь, Анка, давай возьмем ребенка! Еще замерзнет…
— Не встану… Сил нет.
Грегорей не настаивал.
Мергень уверенно шла через тайгу, постукивая перед собой посохом, проверяя твердость наста.
Затем — по льду замерзшего озера.
Стемнело, когда, то и дело падая от усталости и голода, она шла по узкому руслу реки.
Уже перед рассветом она достигла окраины поселка. Лаяли собаки. В юртах еще спали. Она проскользнула мимо дома и собак к хлеву. Осторожно открыв дверь, Мергень проскользнула внутрь. В хлеву кто-то спал. Его мерное дыхание внятно пробивалось сквозь сопение жующих жвачку животных.
Мергень протянула руку и коснулась мохнатой спины коровы, нащупала полное молока вымя и проскользнула под вздутый живот скотины. Она охватила вымя руками и судорожно прильнула губами к соскам. Она жадно пила, пока не насытилась.
— Кто здесь? — окрикнул ее испуганный женский голос, но Мергень была уже у двери. Она выбежала на двор и побежала к лесу еще до того, как проснулись якуты.
Когда она вошла в юрту, совсем обессилевший Джанга разводил потухший в камельке огонь. Мергень подошла к Анке и забрала у нее кричащего ребенка.