Брат из царства ночи
Шрифт:
Реймон услышал голос, плачущий и умоляющий: «Нет! Нет! Нет! » Это был его собственный голос, такой ослабевший и несчастный, бессильный перед сумасшедшими воплями ветра. Внезапно налетевший ветер поймал его в свои когти и сбросил бы в темное пространство, если бы Лал не подхватил его и не поставил вплотную к себе туда, где уже стояла Нари.
Они вылезли на зубчатую стену, справа от которой далеко внизу виднелся город, слева – море, бесконечность гигантских волн, почти таких же высоких, как сама стена.
Смахнув с глаз брызги, путешественники снова увидели свет. Он
Они осмотрелись уже через минуту. Это был длинный покой с высокими потолками, намного больше обычной комнаты. Освещенный единственным светильником, он был наполнен двигающимися тенями. Среди них Реймон разглядел ряд предметов, похожих на столбы, стоящие у стены со стороны моря. Один из этих столбов, размерами больше остальных, имел выпуклые очертания, будто это было что-то завернутое в материю. И вот это что-то – чем бы оно ни было – вроде бы дернулось и пошевелилось под его взглядом, и урчащий стон пронесся по покою.
Реймон метнулся к двери, но ветер отшвырнул его обратно. Он оглянулся назад и увидел, что какая-то фигура отделилась от столба и выпрямилась. Голова непонятного существа скрывалась в темноте под потолком, движение его огромных конечностей затмевало свет, отбрасывая еще больше теней по всему помещению. Край тени упал на лицо Реймона, подобно темному пятну на бледной коже, и он снова отскочил к двери. Но, как и раньше, стена ветра отбросила его назад, свалила с ног, и он катился до тех пор, пока не наткнулся на ноги Лала.
Как только мальчик вскочил на ноги, он услышал, как Лал нежно проговорил единственное слово: «Отец… »
Это остановило Реймона. Пригвоздило к месту. Заставило его повернуться и увидеть, что Лал пододвигался к высящейся фигуре, которая стояла перед ними, покачиваясь, словно ее тоже поймал в свои когти штормовой ветер, носящийся снаружи, в ночи. С чувством одновременно отвращения и зачарованности Реймон смотрел, как Лал берет фигуру на руки и нежно кладет ее на пол. Стукнувшись о тяжелый камень, фигура застонала, и Реймон увидел ее лицо: такое же безобразное, как и у Лала, но старше, больше, и еще оно было серого цвета из-за непереносимой боли. Рука лежащего существа тоже показалась Реймону странно знакомой, только она была толще, волосатее, с большим количеством вен и мускулов, – а во всем остальном она была идентична руке Лала.
– Помогите… – мягко позвал Лал дрожащим от горя голосом, склонившись над фигурой.
Но Реймон не был состоянии шевельнуться, он все еще стоял в ошеломлении, так что только Нари пришла на помощь к Лалу.
Они действовали так заботливо, что Реймон исполнился странным состраданием. Они размотали ткань на огромной фигуре. В свете лампы показалась окровавленная повязка, проходящая через всю спину. Послышался стон, на этот раз со стороны Лала. Неожиданно
Давным-давно, в своей деревне (теперь ему казалось, что это было совсем в другой жизни), он очень гордился этим копьем. Но сейчас он не чувствовал никакой радости. К его смятению, он был охвачен ужасом. Как будто только теперь, встав перед реальным видом крови, капающей из живого тела, он начал понимать истину, о которой раньше не имел ни малейшего понятия.
Все еще зачарованный и полный отвращения он смотрел, как Нари стаскивала запачканную кровью часть туники. На остальное у него не хватило сил смотреть. Зажмурив глаза, он слышал хрип Лала, когда тот тащил сломанное древко, он слышал, как прерывалось от боли дыхание. Затем, после какого-то безумного шепота, послышался грохот падения тяжелых предметов и наконец – тишина…
Украдкой он приоткрыл глаза. Кости Пилар теперь валялись на полу, а Нари прижимала пустой мешок к зияющей ране.
– Все хорошо, – шептала она, – кровь почти остановилась.
Лал встал. На его лицо падала тень от лампы, на месте глаз – огромные черные пещеры, он подошел к Реймону и что-то протянул ему. Это был наконечник копья, острие которого блестело от свежей крови.
– Возьми… – прошелестел он голосом скорее грустным, чем упрекающим.
Реймон хотел потрясти головой, чтобы отказаться, но не мог. Его рука сама по себе вытянулась вперед.
– Я не хотел… – начал он. – Не хотел этого… Он умолк, когда его пальцы сомкнулись вокруг древка, которое неожиданно оказалось теплым. Кровь сочилась с острия, стекая на его пальцы. Он попытался вытереть руку и копье о край туники, но появившееся на ней пятно лишь напоминало о том, что он сделал – клякса краснела, как позорная отметина.
– Для… Реймона… – добавил Лал и отвернулся от него.
Предоставленный сам себе, Реймон забрался в угол комнаты и сжался в комочек, уткнув лицо в стену.
Он оставался в этой позе несколько часов. Позади него Лал и Нари шептались о том, как лучше перебинтовать рану. Позже к ним присоединился третий голос. Сначала тихий, как вздох, он постепенно становился громче, увереннее, словно пытался перекрыть возрастающую силу бури.
Слыша его, этот голос, так похожий на голос Лала, Реймон лишь сильнее сжимался, обеспокоенный чувствами, которые он не понимал. Эти чувства возбуждали нежеланные воспоминания. Он вспомнил, как Дорф в ночь появления Лала спросил его возмущенно: «Ты хоть что-нибудь чувствуешь? » И затем:
«Черт возьми, она же была твоей матерью!… Даже это чудовище знает, что значит скорбеть!» Еще он воспоминал Пилар, гладящую его по щеке загрубевшей рукой, и свой жестокий ответ ей. Он видел Солмака, отца, которого он нашел и потерял в песках пустыни. Он думал об отце, к которому так долго шел, чтобы убить его.
У Лала все было по-другому. Лал проделал это путешествие, потому что его обуревала скорбь. Он прошел весь этот путь ради совсем другой цели. И наконец здесь, в этом заброшенном месте, ему удалось найти… он действительно нашел…