Брат, которому семь
Шрифт:
— Всё скучаешь? — спрашивал он и жалобно глядел на расплющенный о стекло Лапин нос.
— А как же… — сипло отвечал Лапа.
Сперва ему даже нравилось скучать. Кроме тоски по воле Лапа испытывал ещё и мрачную гордость. Будто он был брошенный врагами в подземелье, но не сломленный узник.
Перед обедом мальчишки из четвёртого отряда принесли узнику банку земляники. Полную банку. Литровую. Из-под малинового варенья. Это Лапе прибавило сил.
Но к вечеру горло у Лапы совсем прошло, и он загрустил по-настоящему. Лапа любил свободу. Ведь он и
— Всё скучаешь? — спросил его вечером затосковавший без друга Алька.
— Ещё бы, — вздохнул Лапа.
И Алька едва расслышал сквозь стекло его грустный голос.
Эх, Лапа… Такой большой и сильный был, а сейчас сидит на подоконнике печальный какой-то.
— Мишка Гусаков мне мальков принёс и головастиков, — заговорил Лапа. — Я их в банке держал, которая из-под варенья, в воде. Выбросили. Говорят, зараза.
— Ты бы не показывал.
— Я и не показывал. Медсестра узнала. Твоя Марина мимо окон бегала и, наверно, увидела банку в окно. А потом наябедничала.
— Наверно, — вздохнул Алька. — Она ни рыб, ни лягушек даже видеть живых не может. Просто трясётся вся. Говорит, они скользкие.
Лапа поводил пальцем по стеклу и сказал:
— Я аквариум хотел сделать… Жалко мальков. Маленькие такие рыбёшки.
— Александр! Кому говорят! Не отставай! — злилась Марина. — Ты что, совсем уже завяз в болоте?!
— Говорил я, не надо его брать… — осторожно упрекнул Котька.
Марина и сама не хотела брать с собой Альку.
Но уж очень он просился. Алька понимал, что намечается путешествие, хоть и небольшое. Котьку Василевского и Марину послали в Ольховский пионерлагерь, чтобы договориться о большом общем костре, о концерте и ещё о чём-то. Алька, когда услыхал про это, сразу вмешался:
— И я…
— Тебя и не хватало, — сказала Марина.
Если бы Лапа не считался больным и если бы его не обещали продержать в изоляторе ещё два дня, Алька бы и не просился в Ольховку. Но без Лапы он помирал от скуки. И он так пристал к Марине, что она скоро начала сдаваться.
Но Котька Василевский почему-то не хотел, чтобы Алька шёл с ними.
— До Ольховки далеко, — говорил он, трогая на переносице очки. — Разве это для детей дорога? Совсем не для детей. Семь километров до Ольховки.
— Пять, — сказал Алька. — Я-то знаю.
— Жарко будет, — убеждал Котька Марину. — Он устанет. Пить захочет. Знаешь, как маленькие пить хотят, если жарко идти?
— Я фляжку возьму, — заявил Алька и притащил Лапин подарок.
Стеклянная фляжка была большой и тяжёлой, с широченным горлышком без пробки. Но зато настоящая, походная, К горлышку Алька привязал верёвку, чтобы таскать фляжку через плечо.
Марина увидела фляжку и сразу вспомнила про Лапу. И подумала, что если Альку не взять, он будет бегать к Лапе и может заразиться ангиной. Хоть окно и не открывается, но всё-таки… "Ладно", — решила Марина. Но напоследок припомнила:
— Сейчас-то ты хороший. А вчера на мёртвом часе никого не слушался.
— Буду слушаться, — поспешно обещал Алька.
— Алька! Кто утром обещал слушаться?! Из-за тебя и к ужину в лагерь не вернёмся!
Алька не отвечает. Даже и не слышит. Он остановился у крошечного озерца, блеснувшего чистой водой среди осоки.
Встав коленями на берёзовые жерди, брошенные среди кочек, Алька смотрит в воду. Зелёная вода прошита яркими лучами до илистого дна. Тень от листьев кувшинок уходит ко дну тёмными столбиками. Снизу бегут на поверхность цепочки весёлых пузырьков. Тонкие голубые стрекозы, все в чёрных кольчиках полосок, смотрят с воздуха, как пляшут пузырьки.
Иногда раздаётся посвист крыльев. Сизые птицы, похожие на маленьких чаек, проносятся над Алькой. Лапа говорил Альке, что их называют морскими голубями. Но почему морскими — никто не знает. Лапа сказал, что, может быть, раньше здесь было море, а потом высохло.
А птицы остались…
Морские голуби скрылись в дальних камышах. Алька снова опустил голову. Под водой, в путанице водорослей и солнечных лучей, тоже была жизнь…
— Александр! Александр!! Александр!!!
— Ну иду, иду…
Наконец он догнал их.
— Ох! Грязнее чёрта! А почему без майки?
— Жарко же.
В мокрую майку Алька завернул фляжку и нёс её теперь в руке, как мешок. "Это правильно, — подумала Марина. — Вода будет холоднее". Но всё-таки сказала:
— А кто разрешил майку мочить? В лагере мы ещё поговорим…
Говорят, обратный путь кажется короче. Куда там! Идёшь, идёшь, а до лагеря ещё — как до Луны.
Болото давно кончилось, песчаная дорога бежит по лесу среди сосен. И тут навалились комары. Просто чудо какое-то: на болоте их не было, а в лесу надвинулись тучей! Алька хлопает ладонью по спине, по животу, по ногам, отчаянно дёргает лопатками. А тут ещё жара донимает. Кажется даже, что не комары, а сам знойный воздух звенит и колет кожу.
Марина тоже устала. Лицо у неё покраснело, чёлка на лбу и волосы, собранные сзади в какой-то лошадиный хвост, растрепались.
— Алька, дай попить… — попросила она.
Алька вдруг перестал отбиваться от комаров. Он прижал к животу завёрнутую в майку фляжку.
— Не дам, — сказал Алька.
— Ты чего? Жалко тебе?
— Нет… Не жалко.
— Ну, дай глотнуть.
— Не дам.
Он остановился. Котька и Марина удивлённо оглянулись на него.
— Рехнулся, — сказала Марина. — Воды жалеет.
— Нельзя, — убедительно морща лоб, объяснил Алька.
— Но почему?
— Так… Болотная вода.
— Кто тебе разрешил? — закипятилась Марина. — Зачем набрал?!
Алька отодвинулся на шаг и, не глядя на сестру, сказал:
— Я просто так набрал. На всякий случай. Если уж очень захочется пить.
Марина провела языком по сухим губам. Подумала. Отмахнулась от комаров и мазнула ладонью по мокрому лбу:
— Ну… Алька! У меня этот самый случай. Давай.
Алька прижимал фляжку к животу и молчал.