Брат мой, враг мой
Шрифт:
Кен молча уперся в брата суровым обвиняющим взглядом, как человек, наконец-то узнавший, кто его предал, но Дэви, распаленный злостью, не обратил на это внимания. Сколько лет он всегда выручал Кена – теперь хватит.
– Я не позволю тебе ставить нас в идиотское положение, – сказал он. – Я сам позвоню Дугу.
– Черта с два ты позвонишь! – заявил Кен. – У нас ещё есть двадцать минут.
– А потом что?
– Если ничего не получится, мы скажем, что прибор только что развалился.
– И он будет сидеть и ждать, пока мы его наладим!
– Пусть
– Потому что ты спятил, – невозмутимо ответил Дэви. Приступ злости прошел, и он снова почувствовал себя до смерти усталым: ведь отвечать за любой опрометчивый шаг опять придется одному ему, так всегда было и так будет всегда. – Мы ведь ничего нового не делаем, – досадливо сказал он. – У нас нет никакого плана. Мы просто копошимся наугад, с бессмысленной надеждой, что случайно тронем то, что надо, и всё пойдет как по маслу. Ты же понимаешь, что это игра, а не работа. Надо проследить за всем процессом с самого начала: дуга дает свет. Собирающая линза фокусирует его на крест. Вторая линза фокусирует изображение креста на сетку в трубке, сетка передает сигнал…
Кен встал с табуретки.
– А что же, по-твоему, мы делаем, если не это?
– Надо проследить шаг за шагом. Начнем со схемы сетки и…
– Слушай, Дэви, ты меня не учи тому, чему я тебя научил! Я знаю каждую схему наизусть. Ты думаешь, я перескакиваю с одного на другое? Как бы не так! Но мне эта твое копошение «шаг за шагом» ни на черта не нужна. Подумаешь – шаг за шагом!
Он в гневе вышел из комнатки. Внешнее хладнокровие Дэви бесило его ещё и потому, что шло слишком уж вразрез с его душевным состоянием.
«Нет у него душевного покоя, – устало подумал Дэви, – и никакие доводы до него не дойдут». Он сел на табуретку, где только что сидел Кен, снова потер натруженные глаза и уперся подбородком в ладони. Думать уже не было сил. Пять дней без всякой передышки – это слишком трудно.
Внезапно он выпрямился и застыл. На экране сквозь крутящиеся хлопья снега, словно на олимпийских вершинах во время метели, проступили очертания креста. Крест вырисовывался нечетко, но явственно, победоносно, и у Дэви сжалось горло от самых разнообразных чувств. Крест вдруг задрожал и стал расплываться, Дэви сообразил, что причина того – слезы, набежавшие ему от радости на глаза.
– Господи, – благоговейно прошептал он.
Сквозь стенку донесся бодрый и повеселевший голос Кена, которому вновь вспыхнувшая надежда, казалось, придала сил.
– Ну, как теперь? – спрашивал он, словно никогда и не злился на брата.
– Что ты там сделал? – закричал Дэви, как только обрел способность говорить. – Изображение есть!
– А если вот так? – продолжал Кен. – Погоди секунду!
Крест на экране вдруг потемнел и стал отчетливее, словно,
– Неплохо! – сказал Кен с нарочитой небрежностью, хотя был вне себя от восторга. – Совсем неплохо! Ей-богу, даже лучше, чем было в Уикершеме!
Дэви встал и повернулся к брату.
– Что ты там сделал?
– Да ничего особенного, – беспечно сказал Кен. Злости и раздражения словно и не бывало. Трудно было представить себе, что он вообще мог злиться. – С минуты на минуту к нам могут прийти, так что надо бы немного прибраться. Бен, зажгите там свет. Дэви, ты следи за…
Дэви схватил его за плечо.
– Слушай, негодяй, сейчас же говори, как ты этого добился?
– Добился? Чего? Ах, изображения? Просто закрепил его, вот и всё. Закрепил. Бен, заметьте время, когда стал поступать сигнал, чтобы мы знали…
– Кен, – угрожающе произнес Дэви. – Я считаю до трех!
– Ну, чего ты от меня ещё хочешь? – спросил Кен с терпеливой вежливостью человека, которого беспокоят по пустякам, и высвободил плечо.
– Погладить тебя по головке, что ли? Когда ты прав – ты прав. И я первый признаю это.
– Раз!
– Ты сказал «шаг за шагом», – продолжал Кен с видом самого благоразумного человека на свете. – Гениально!
– Два!
– Ах, господи, – вздохнул Кен. – Ну идем, я тебе покажу.
Они пошли в соседнюю комнатку. Дэви опустил на глаза темные очки.
– Сними их, – сказал Кен. – Иначе ничего не заметишь.
Заслоняясь дощечкой от жара и слепящего света дуги, Кен придвинулся как можно ближе к передающей трубке и заглянул в неё.
– Подойди сюда, – сказал он Дэви. – И скажи, что ты видишь.
Дэви всмотрелся в зрачок прозрачного глаза: сложная конструкция электродов виднелась сквозь диск фотоэлектрической сетки, такой тонкой, что при свете дуги она казалась облачком золотистого дыма. Сетка была прочерчена черным крестом.
– То, что и должен видеть, – отозвался Дэви.
– Теперь смотри внимательно.
Золотистый дымок исчез, а вместе с ним и крест. Сейчас сетка казалась просто тускло-серебряной.
– Нет света, – сказал Дэви, однако дуга позади него пылала так же ярко.
– Света нет, – согласился Кен, и в голосе его послышались язвительные нотки. – Правильно! В этом всё и дело – нет света на сетке! Теперь остается только чуть-чуть повернуть вторую линзу – и свет переместится вбок. Зажимы линзы нагрелись от дуги, ослабли и сдвинули её. Нет света – нет сигнала! Просто? Вот что происходило эти пять дней, и никто из нас, безмозглых тупиц, этого не заметил, потому что мы надевали темные очки! Отсюда мораль: человек не создан для ношения черных очков! Оба мы – растяпы!