Брат ответит
Шрифт:
Но она пришла. Высокие резиновые сапоги на меху не мешали ей шагать от бедра, и даже в залатанном военном ватнике она выглядела безупречно красивой.
Ольга с сожалением взглянула на мою практически бумажную куртяху. Вздохнула:
– Нашли вы, в чем приехать!
И достала из внутреннего кармана военную, защитного цвета, флягу.
Мы стояли на мостках, у ног пестрела ледяной серой рябью река Великая. Ледоход уже прошел, но в воде тут и там еще вспыхивали яркими звездами осколки льда.
Вечерело, ярко-красное солнце падало
Оля виновато проговорила:
– Я бы вас домой пригласила, но Гошу расстраивать не хочу. Он про аутистов больше слышать не может.
– Так пойдемте ко мне, я студию сняла, тут совсем рядом.
Но девушка покачала головой:
– Здесь не Москва. В чужую квартиру зайдешь – мигом доложат. С миллионом деталей. А Гошка ревнивый у меня. Так что давайте потерпим. Я специально для вас коньяк принесла. Держите. – Она протянула мне флягу.
Частный детектив никогда не станет пить с фигурантом. Тем более его спиртное. Но я задубела настолько, что с легкостью нарушила профессиональный кодекс. Послушно сделала глоток, потом второй. Лучше уж употребить на работе, чем совсем несолидно стучать зубами.
– А дома – сразу в горячую ванну, потом теплые носки и в постель, – заботливо проинструктировала Ольга.
– Д-давайте к делу, – попросила я.
– Давайте, – согласилась она. – Я так поняла, Ярик ждет от меня видеописьмо? А что он хочет услышать?
– Не знаю, – улыбнулась я. – Оля. И видео. Все, что сказал.
– Бедный парень, – вздохнула балерина. – Хорошо. Я знаю, чем его порадовать.
Храбро скинула ватник. Встала на фоне заката в одном легком свитере. Щеки сразу зарозовели, волосы черным шлейфом пенились за спиной.
Ольга, несомненно, являлась не просто танцовщицей, но артисткой. Она не говорила никаких особенных слов, но обращалась к Ярику – словно к единственному, любимому, неповторимому, лучшему в мире. И закончила красиво:
– Я никогда больше не вернусь в Москву. Но каждый день буду о тебе помнить. А каждый вечер – возносить молитву за твое здоровье и счастье!
Ярик, несомненно, будет под впечатлением. Но устроит ли его – просто часами пересматривать письмо? Или он сорвется в Псков, чтобы хотя бы сидеть у ног своей королевы?!
«И будет у нее пять псов. Ярослав, Гоша и три борзых», – хмыкнула я про себя.
Когда Ольга закончила говорить, я зааплодировала. А потом сразу подала ей ватник и флягу.
– Ему понравится? – улыбнулась она. – Уходим отсюда?
Но я покачала головой:
– Нет.
– Почему? – нахмурилась девушка. – Вы говорили, что вам только письмо нужно…
– А еще я хочу – лично для себя – знать причину, почему вы поменяли балет на столовую в Пскове.
– Разве непонятно? Я влюбилась. Георгий давно звал меня замуж, но он терпеть не может Москву. И считает, что мне она тоже не слишком полезна. Пусть Ярик и вся моя труппа – удивительные люди, но я
– Оля, это, конечно, не мое дело… – вздохнула я. – Но вы постоянно облизываете губы и трете ладони. Значит, есть еще какая-то причина. Скажите мне ее.
– Никаких больше причин нет! – прокричала балерина возмущенно и фальшиво.
Все-таки не очень она актриса.
– Что вас подтолкнуло так внезапно сорваться? Даже двух недель по кодексу не отработали, телефон поменяли. Это не для Ярика и тем более не для Антонины Валерьевны. Я просто хочу понять.
– Ох… – Она устало опустилась на мостки.
Вечер уже накрыл деревню Загорье серой шалью. На реке Великой зажегся огонек маяка.
– Зачем вам это знать?
– Федор боится – вдруг вы уехали из-за Ярика? Вдруг он вас попытался обидеть? Он подросток, сильный, крепкий, гормоны бурлят. И за изнасилование – аутиста не посадят.
– Да, Ярик пылок, – улыбнулась она. – Но проблема не в этом. Я умею отгонять кобелей.
– А в чем тогда? – не отставала я.
– Ладно. Дайте выпить. – Взяла флягу и решительно отхлебнула глоток. – Я расскажу.
Работать и не бояться оказалось чертовски приятно. Чего, действительно, волноваться?
Как шутила рыжая Ксюшка с ресепшн их Центра, ниже богадельни все равно не сошлют.
Да и возможная критика вообще не волновала. Когда Ольга затеяла постановку чрезвычайно сложной в исполнении «Артефакт-сюиты», она понимала: никто не будет ждать от ее подопечных даже намека на настоящий балетный рисунок. Нужны только драйв и кураж – а этого у ее труппы неожиданно оказалось в избытке. Плюс музыка Эвы Кроссман-Хехт (для обычного человека тяжелая, истеричная) почему-то действовала на ее танцоров магически. Готовы были слушать ее живьем, в записи, пять раз в день, десять, целиком и отрывками.
Никогда не знаешь, как жизнь повернется.
Каждый раз, когда выходила в изученной досконально партии виллисы из «Жизели» – тряслась отчаянно. Зато первая для нее лично (и в мире!) постановка балета для аутистов шла легко и приятно.
Для премьеры Антонина Валерьевна сняла Дом культуры, назвала журналистов, телевидение, директоров благотворительных фондов. Небольшой зал ломился – даже родители артистов поместились не все.
Пианисту Ольга строго наказала: ни в коем случае не пытаться, как положено в нормальном балете, подстраиваться под танцоров – но просто играть. А детям приказала: даже если забыл партию от начала и до конца – все равно двигаться. Сама она тоже вышла на сцену – в роли Другой. В Главном театре страны эту роль только примам доверяли, но Ольга под восхищенно-влюбленными взглядами своих артистов чувствовала, что ей бы сегодня и Плисецкая аплодировала.