Брат Томас
Шрифт:
Вероятно правильно рассчитав, где находится дорога, исходя из логической оценки рельефа, Романович держал курс на северо-северо-восток, плугом-снегоочистителем освобождая асфальт из-под белого одеяла.
Какая-то часть снега после его проезда вновь падала на дорогу, снег продолжал валить с неба, так что я максимально опустил снегоочиститель и поехал следом, подбирая остатки. Оставался на требуемом безопасном расстоянии и из уважения к его опыту, и потому, что не хотел, чтобы он пожаловался на меня своей матери, убийце.
Ветер завывал так, словно рядом
Снег был очень сухой, а сдувало его так быстро, что к лобовому стеклу ничего не прилипало. «Дворники» я даже не включал.
Глядя вверх по склону, налево, направо, проверяя зеркала, я ожидал увидеть одно или больше костяных чудовищ, мельтешащих в снегу. Белые вихри сводили на нет зону видимости столь же эффективно, что и песчаная буря в Мохаве, но резкие геометрические формы существ вроде бы должны были выделяться из снежных округлостей и привлекать взгляд.
За исключением вездеходов, двигался только ветер. На несколько больших деревьев, сосен и елей навалило столько снега, что кроны превратились в огромные белые кучи, а стволы, наверное, жалобно трещали под дополнительной ношей.
На пассажирском сиденье Элвис стал блондином. Теперь на нем были рабочие сапоги, джинсы и рубашка в клетку из фильма «Целующиеся кузены». В этом фильме он сыграл две роли: черноволосого офицера-летчика и блондина-деревенщину.
— В реальной жизни блондинов, работающих на ферме, еще нужно поискать, — сказал ему я, — особенно с идеальными зубами, черными бровями и причесанными волосами.
Он сделал вид, что у него неправильный прикус, и свел глаза к носу, пытаясь изобразить деревенского дурачка.
Я рассмеялся.
— Сынок, ты в последнее время меняешься, и только к худшему. Пожалуй, скоро и смеяться не сможешь.
На мгновение он вроде бы задумался над моими словами, потом указал на меня.
— Что?
Он улыбнулся и кивнул.
— Ты думаешь, я — забавный?
Он кивнул снова. Потом покачал головой, мол, нет, ты, конечно, забавный, но я имел в виду другое. Лицо его стало серьезным, он снова указал на меня, потом — на себя.
Если я правильно его понял, то его мнение определенно мне льстило.
— Смеяться над собственной глупостью меня научила Сторми.
Он посмотрел на себя в зеркало заднего обзора, покачал головой, опять молчаливо рассмеялся.
— Когда ты смеешься над собой, ты как бы можешь взглянуть на все со стороны. Понимаешь, что ошибки, которые ты допустил, если только они никому не причинили вреда… ну, их ты можешь себе простить.
Обдумав мои слова, он посмотрел на меня, показал кулак с оттопыренным кверху большим пальцем, то есть соглашаясь со мной.
— И знаешь что? Любой, кто пересекает границу с Той стороной, если не знает об этом до того, как настал миг ухода, внезапно осознает, что в этом мире он тысячу раз проявил себя
Он знал, о чем я толкую: любимая мать встретит его радостным смехом, а не разочарованным взглядом и, уж конечно, не станет стыдить. Глаза Элвиса наполнились слезами.
— Подумай об этом, — предложил я.
Он прикусил нижнюю губу и кивнул.
Периферийным зрением я уловил какое-то движение в снегу. Сердце у меня подпрыгнуло, я повернулся к движению, но увидел только Бу.
Объятый собачьей радостью, он бежал вверх по склону, наслаждаясь зимним спектаклем, белый пес в белом мире.
Обогнув церковь, мы подъехали ко входу в гостевое крыло, где нас дожидались братья.
Элвис из деревенщины превратился во врача в белом халате, с фонендоскопом на шее.
— Вот это правильно. Ты же снимался в фильме с монахинями. Играл врача. «Смена привычки». Мэри Тайлер Мур [29] была монахиней. Не бессмертный фильм, но и не такой глупый, как с Беном Эффлеком и Дженнифер Лопес.
29
Мур, Мэри Тайлер (р. 1937) — американская актриса, в 1970–1977 гг. вела популярную телепередачу «Шоу Мэри Мур».
Он прижал правую руку к сердцу и поклонился.
— Ты любил Мэри Тайлер Мур? — спросил я, а когда он кивнул, добавил: — Все любили Мэри Тайлер Мур. Но в реальной жизни вы были только друзьями, так?
Он опять кивнул. Только друзьями. Он ее любил, но они были только друзьями.
Родион Романович затормозил у входа в гостевое крыло.
Когда я подъехал к первому вездеходу, Элвис вставил трубочки фонендоскопа в уши, а диафрагму приложил к моей груди, словно хотел прослушать мне сердце. В его взгляде стояла печаль.
Я перевел ручку переключения скоростей в нейтральное положение, поставил вездеход на ручник.
— Сынок, перестань волноваться обо мне. Слышишь? Что бы ни случилось, со мной все будет в порядке. А когда придет мой день, мне станет еще лучше, но до этого дня все у меня будет хорошо. Ты делай то, что должен, и не тревожься из-за меня.
Он не отрывал фонендоскоп от моей груди.
— В тяжелые дни ты был для меня подарком Божьим, и я буду счастлив, если в итоге я стану подарком Божьим и для тебя.
Он обнял меня за шею, сжал ее пальцами, как сделал бы брат, если от избытка чувств ему не хватило бы слов.
Я открыл дверцу и выбрался из кабины. И каким же холодным был ветер.
Глава 36
Под действием ветра и холода снежинки превратились в гранулы и буквально скребли мое лицо, пока я преодолел двадцать футов, которые отделяли меня от тоже покинувшего кабину Родиона Романовича. Он оставил двигатель работающим, а фары включенными, как это сделал и я.