Братство смерти
Шрифт:
— Убирайся отсюда, засранец!
Выругавшись, лысый повернулся и с силой захлопнул дверь кабинета. Марка направился к стойке, более скромной, чем на первом этаже, и подошел к секретарше, на ушной раковине которой был закреплен телефон. Он уже собирался назвать свое имя, как кто-то положил ему на плечо руку. Позади раздался женский голос:
— Вот уж не думала, что вы совершите такое долгое путешествие, чтобы увидеть меня.
Он повернулся и увидел красивую женщину с
— Я не отниму у вас много времени, мадемуазель Аршамбо, — вежливо сказал он.
— Замечательно. Следуйте за мной. Лучше поговорить в моем кабинете. Если нам не повезет и мы наткнемся на моего шефа, вечно разгневанного высокого лысого человека, не пугайтесь.
— Я только что видел его в деле, — с улыбкой ответил француз.
Они обогнули груду картонных ящиков высотой с нормандский шкаф и вошли в скромных размеров комнату, заваленную книгами в переплетах и разноцветными папками. Она жестом предложила ему сесть на стальной стул.
— То, что вы видели в коридоре, — это документы, которые нам прислал ответчик в показательном процессе против производителя опасных медикаментов. В ближайшие три месяца мне предстоит разобрать эту бумажную гору, чтобы найти слабые места.
Марка вынул из кармана маленький конверт и положил его на письменный стол.
— Вот часть загадки, переданной семьей Лафайет своим потомкам. Как наследница Аршамбо, вы владеете другим элементом. Соединив их, я, возможно, смогу узнать, почему убили моего друга.
Мадемуазель Аршамбо прочитала то, что дал ей Марка. Ее лицо стало хмурым, и она усталым голосом произнесла:
— Мне очень жаль, но я ничего не понимаю. Ваш погибший друг звонил мне, и я ему рассказала все, что мне известно. Разбирая документы отца после его смерти, я нашла письмо, которое было адресовано лично мне…
— Да…
Она показала ему лист бумаги сливового цвета, на котором были написаны две строки. Марка внимательно прочел их.
Сверкающий шотландец, 33. 1886 год. Сеневьер.
Марка повертел бумагу в руках. На первый взгляд, два первых слова указывали на Шотландский устав. Первая цифра, скорее всего, означала тридцать третий масонский градус. А вот последняя… 1886 год, та же дата, что и на шпаге Лафайета. Речь могла идти о дате возведения в градус. Или о чем-то другом… А Сеневьер — это, несомненно, одна из фамилий четырех семей.
— Ваш отец говорил вам что-либо об этих записях?
— Он намекнул на них только один раз. В день, когда составил завещание.
— Что он вам сказал?
— Не доверять людям, которые будут спрашивать меня о них,
Антуану надоел ее высокомерный тон.
— Послушайте, у меня нет времени играть в загадки. Из-за этой чертовой истории умер человек. Скажите мне все, что вам известно.
Внезапно ей стало не по себе. Она отвела взгляд.
— Мне все осточертело. И мне нечего больше вам рассказать. Я предупреждала, что все это напрасно, — сказала она, вставая.
Марка с раздражением вздохнул, но остался сидеть.
— Могу ли я хотя бы переписать послание?
— Пожалуйста, — согласилась она ледяным тоном. — Но побыстрее, у меня много работы.
Комиссар не сказал ни слова. Разговор был окончен. Он нацарапал две строчки в своем блокноте и встал. У него возникло неприятное ощущение, что его выставили за дверь, словно грубияна. Он остался один в Нью-Йорке, с запиской, которая ничего нового ему не сообщала.
— Я вернулся к исходному положению, — пробормотал он.
Она вежливо попрощалась с ним.
— Счастливого возвращения домой, мсье Марка.
Он собирался ответить, но она уже шла назад в свой кабинет. Ему оставалось только вызвать лифт.
Джоан Аршамбо открыла дверь кабинета, расположенного рядом с ее собственным. Она вошла в комнату, в которую через жалюзи струился мягкий свет. В черном кожаном кресле сидел мужчина. Он курил сигарету, выпуская постепенно исчезавшие кольца дыма.
— Браво, Джоан. Ты просто великолепна. Холоднее айсберга. Я слышал, но, к сожалению, не видел, — сказал он, размахивая наушником.
— А теперь?
— А теперь… Что я буду делать все это время, которое станет моей жизнью…
— Что это означает?
— Ничего. Старая песенка одного французского певца, давно отправившегося на Вечный Восток.
Он покрутил головой и плечами, скривившись от боли.
— Я теряю форму. Девица из гостиницы здорово меня помяла.
Он встал, подошел к окну и скрестил руки на груди. Джоан Аршамбо подошла к нему.
— Он на верном пути.
— Тем лучше. Ничего не делать. Заставлять делать других.
— Не понимаю. Ты должен был дать мне недостающий элемент — твой.
— Нет. Он стал бы подозревать. А потом, я уверен, что в прошлый раз, в кинотеатре, он мне не все сказал. Это он будет складывать кубики головоломки. И ты ему поможешь.
Она ничего не ответила. Ее руки судорожно впились в края пиджака. Он повернулся.
— Действуем по плану, как и предусмотрено. Впрочем…
Он взял ее за подбородок.