Братство волка
Шрифт:
Во всех этих рассказах о злодействах зверя никогда не говорили о Зубастом Жанно. Может быть, он не мог следовать за своим неутомимым товарищем; может быть, они поссорились; может быть, Жанно наконец понял, несмотря на расстройство своего рассудка, опасность подобной дружбы. Однако те, кому были известны меркоарские происшествия, видели в некоторых нападениях жеводанского зверя доказательства присутствия человека. И действительно, способ, благодаря которому зверь несколько раз избегал преследования, мог подтвердить это мнение.
Отчаяние провинций, подверженных опустошениям этого зверя, дошло до крайней степени. После неудачной охоты, которой распоряжался барон де Ларош-Боассо, было еще множество других охот, то в одном месте, то в другом. Часто двадцать или тридцать приходов
2
Автор уверяет вас, что он не преувеличивает, все цифры взяты им из хроник того времени.
Отчаяние сделалось всеобщим, даже скептики начали верить чернокнижию, колдовству. Заказывались обедни, составлялись процессии; по приказанию мендского епископа, святые дары были выставлены во всех жеводанских церквах, как во время язв и общественных бедствий. Огорченный народ не пренебрегал никакими человеческими средствами, чтобы прекратить это бедствие, но со временем оставалась лишь надежда на Бога.
Ларош-Боассо перенесли в Лангонь, в гостиницу вдовы Ришар, едва только его рана это позволила. Эта рана действительно, несмотря на печальное предсказание хирурга, скоро зажила, и барон, понимая, как фальшиво его положение в доме графини де Баржак, поспешил оставить замок. Впрочем, он уехал со всеми военными почестями. Когда он садился в экипаж, владетельница замка вместе с сестрой Маглоар и главными слугами пришла пожелать ему счастливого пути. Моньяк проводил его верхом до границ поместья, где, несмотря на несколько слов, которыми он обменялся с бароном, они расстались внешне дружелюбно.
С этого дня Ларош-Боассо жил в Лангони и, благодаря попечениям деятельной Ришар, Лабранша, егеря, и своего камердинера, друга и кредитора Легри, он скоро выздоровел. Правда, Легри отлучался несколько раз к своему отцу, жившему в одном отдаленном городе, но скоро возвращался к барону, дружба их стала гораздо крепче, чем была. Может быть, желание находиться в обществе окрестных дворян, которые собирались у раненого, чтобы помочь ему переносить скуку уединения, было главною причиной стараний Легри. Гостиница мадам Ришар сделалась теперь местом удовольствий и празднеств; там пили, смеялись, играли в карты беспрестанно, и молодой плебей с поспешностью ухватился за этот случай втереться в высшее общество. Одним утром Легри вошел в комнату, которую барон занимал на первом этаже гостиницы. Мадам Ришар постаралась организовать здесь комфорт: двойные занавеси украшали окна, пол был покрыт ковром, ширмы у дверей защищали от сквозняков, так как был конец осени. Яркий огонь горел в камине. Ларош-Боассо, в великолепном шлафроке, только что выбритый и напудренный, казалось, совсем выздоровел. Только легкая бледность, едва заметная на его мужественном лице, напоминала о его болезни. Он считал золотые монеты, разбросанные на столе, что не мешало ему слушать мадам Ришар, которая, стоя перед ним, по-прежнему свежая и улыбающаяся, забавляла его своей болтовней.
—
— Благодарю, Легри, — небрежно ответил барон, все считая золотые монеты, — сегодня я чувствую себя недурно; я никогда не был так весел и так полон счастливых надежд.
— Понимаю, — сказал Легри, подмигнув, — ваше занятие заставляет вас видеть все в розовом цвете.
— Что такое триста или четыреста жалких луидоров, которые я выиграл за это время у маркиза де Кастильяка и Вопильера? Должно же мое выздоровление доставить мне что-нибудь приятное? Но вы знаете, Легри, что этих денег мне ненадолго хватит.
В то же время он бросил золото в ящик блестящим каскадом.
— Кстати, мадам Ришар, — обратился он к трактирщице, — этот Фаржо, который каждую неделю приходит узнавать о моем здоровье от имени графини де Баржак, снова пришел?
— Нет еще, барон, но он скоро придет. Верно, вы оставили в Меркоаре очень сильные воспоминания о себе, — продолжала хорошенькая вдова с коварным видом, — не проходит и недели, чтобы из замка не присылали нарочного узнать о вашем здоровье, о том, что вы делаете… Даже расспрашивают о мосье Легри; это, кажется, должно быть очень для него лестно!
Это замечание было принято бароном с двусмысленной улыбкой, а Легри — с гримасой.
— В самом деле, — отвечал Ларош-Боассо, — у нас там друзья; но дружба так непостоянна, мадам Ришар… Когда Фаржо придет, сообщите мне; нам нужно с ним переговорить.
— Хорошо; не желаете ли вы еще чего-нибудь?
— Конечно, моя милая! — отвечал Ларош-Боассо.
Он вдруг повернулся и два раза поцеловал круглые щеки трактирщицы.
— Теперь позаботьтесь о моем завтраке, — сказал он, — сенерейского вина и яичницу с форелью, как прежде.
— Видно, что вы выздоровели, — ответила вдова, улыбаясь, — вы возвратились к прежним привычкам!
Как только дверь за ней закрылась, Ларош-Боассо вдруг сделался серьезен.
— Садитесь, Легри, — сказал он своему поверенному, указывая на стул. — Вчера вечером, когда вы приехали из города, я ощипывал этих молодых деревенских ветреников, которые осмеливаются вызывать меня на игру, и не мог еще поговорить с вами. Однако вы, наверное, хотите многое рассказать мне… Ну, какие известия сообщите вы мне о вашем отце, этом неумолимом Крезе? Поддержит ли он меня своим кошельком в новом процессе, который я затеваю против фронтенакского аббатства насчет поместья Варина?
— Сказать по правде, любезный барон, старик еще не решается; вы уже столько ему должны! С другой стороны, эти фронтенакские аббаты очень могущественны и на них боятся нападать… Однако я, может быть, устрою дело к вашему удовольствию… Надеюсь, что вы никогда не сомневались в моей дружбе и преданности.
— Тысячу раз благодарю вас за вашу дружбу, Легри; но, черт побери, ваш отец не очень-то и рискнет, если даст мне еще несколько тысяч пистолей; можно предвидеть, что я успею образумить этих плутов аббатов. Поместье Варина может стоить, по моему расчету, от пятисот до шестисот тысяч экю… Денежки хорошие, Легри, ваш отец должен бы это сообразить. Но прежде всего нам надо во что бы то ни стало договориться с Фаржо… Вы уверены, что этот человек владеет важной тайной относительно смерти моего молодого кузена Варина?
— Я вам сказал, Ларош-Боассо, все, что знаю об этом. Мой камердинер несколько дней тому назад пьянствовал в трактире и узнал от трактирщика, что Фаржо хвалился, будучи пьян, что он может погубить некоторых довольно важных лиц; он намекал, что вы дорого дали бы за бумагу, которая находится у него в руках, потому что эта бумага могла бы возвратить вам поместье.
— Это прекрасно, — сказал барон, задумавшись, — ну, Легри повидайтесь с этим человеком, как только он придет сюда. В вас нет недостатка хитрости, когда вы захотите; окажите мне еще эту услугу, и вы не раскаетесь. Отведите Фаржо в кабак, напоите его, наобещайте золотые горы… я отдаю в ваше распоряжение все золото, которое выиграл; найдется еще, если понадобится… Я не поскуплюсь, чтобы наконец иметь возможность проучить проклятых аббатов!